Сундук старого принца

— Нет, этого не произойдет! — закричал Флориан. — Клянусь, я уничтожу его! Он схватил тяжелый молот и с нечеловеческой силой взмахнул им над головой. Еще мгновение, и он бросился к скульптуре Клодель. То, что произошло дальше, не подлежало объяснению. Девушка в ужасе протянула руки к своему творению и рухнула на пол. В то же мгновение скульптура юноши обрела способность к движению. Бронзовый партнер Клодель выскользнул из объятий своей дамы и бросился на улицу. Обезумевший мэтр преследовал его, размахивая молотом и поражая все, что попадалось на его пути. Что стоило юному атлету обернуться и принять бой? Могла ли человеческая плоть противостоять ожившему металлу? Но телом бронзового мужчины владело сердце нежной и сострадательной женщины. Она жалела своего мучителя и бежала от него, гонимая беспощадными ударами. Наконец скульптуре юноши удалось скрыться в старом соборе. Вернувшись домой, Флориан обнаружил, что Клодель мертва. Душа ее покинула тело, чтобы спасти своего возлюбленного. Ревность, ярость, горе долго терзали Флориана, прежде чем раскаяние посетило его. Тогда он стал ждать, что какое-то чудо вернет покой Клодель и освободит от преступления его душу. И вот пришел час, когда на улицы старого города ступили ноги студента. Сердце ли, глаза или то и другое подсказали мэтру узнать его. В осеннюю ночь полнолуния двое людей прокрались в собор, где спряталась некогда бронзовая фигура молодого человека. Клод поднялся по узкой винтовой лестнице на древнюю башню. Там, среди толпы потемневших от времени скульптур, он нашел того, кто был возлюбленным Клодель. По внушению ли Флориана, или по собственному чувству, но он узнал себя. Снизу раздались звуки органа и разнеслись под сводами. Кто играл, осталось неведомым, но вслед за музыкой стали бить часы на всех башнях города. Прихотливые перезвоны созданные искусными мастерами города слились в мелодию вальса. Чудо, которого ждал мэтр Флориан, произошло. Из старого собора спустился на площадку не студент Клод, а бронзовая фигура, отлитая ученицей Флориана. Навстречу ей скользнула из мансарды старого мэтра вторая фигура. Ярко светила луна, звучала музыка. А по пустым улицам, вместе с опавшими листьями кружилась сплетенная в объятии пара. Клод и Клодель встретились и обрели друг друга через пропасть времен, что разделяла их.

Гремучая змейка

На земле нет никаких дел…

Доктор Эд Лесли не мог отвязаться от этой мысли. Ранней весной, ощутив себя на грани нервного истощения, он все бросил и сбежал в горы. Интенсивность городской жизни, перегруженность работой, бесконечная вереница больных вдруг оборвались. Их место заняла яркая зелень просыпающегося леса, тысячи ароматов, притаившихся на альпийских лугах, немыслимые краски, в которые одевались заснеженные хребты. И главное, удивительная тишина, исходившая от природы. Ее не нарушал грохот водопадов и шум ветра в деревьях. Она царила всюду, и Лесли был оглушен ею. Разговаривая, он невольно понижал голос, оставаясь один, затаивал дыхание и прислушивался. Чистый воздух заставлял его забывать о еде, прозрачности потоков было достаточно, чтобы утолить жажду.

Очарование жизни дополняла восьмидесятилетняя старуха, хозяйка дома, в котором поселился доктор. Худая и сморщенная, как высохший лист, она ходила медленно, пошатываясь, часто присаживалась на корточки и замирала. Тогда она словно превращалась в уродливый пенек, поросший древесными грибами, или фантастическую корягу, какие попадаются на морском берегу, От нее-то Лесли и получил свое откровение: «На земле нет никаких дел».

Поначалу он рассмеялся:

— Как нет'? Вот, например, если б врачи не лечили, люди бы умерли.

— Они все равно умрут, — последовал мрачный ответ.

— Да, но тогда представьте другое, если все перестанут заниматься делами, наступит голод.

— Еда не дело, — возразила вещунья, и он понял ее мысль.

Действительно, добыча пищи вряд ли составляет десятую долю того, чем занят мир. Конечно, Лесли мог продолжать спор, но в это время взгляд его скользнул к горам.

На вершинах словно осыпались лепестки пышных пионов, распустившихся в облаках. Это заходило солнце. В красоте заката растаяли слова.

И вот, бродя по окрестным ущельям, доктор вновь и вновь раздумывал над мыслью старухи. Она казалась темной и абсурдной, но в то же время хранила какой-то скрытый смысл. Жизнь Лесли и подобных ему была проникнута духом «дела». Они надрывались, спешили, куда-то стремились — и все ради «дела». О сколько кажущихся необходимыми, все новых средств для жизни создавало общество, но кто смог бы утверждать, что он умеет жить, что смысл этой безумной погони ему открыт, что он, наконец, счастлив, выполнив свои дела? Лесли отбросил привычные взгляды и вдруг ощутил радость свободы. Каким грузом висели на нем все эти… «надо», вечные мысли о делах, заботах!

«На земле нет никаких дел», — вдруг стало чуть ли не его молитвой. Для доктора открылся другой мир, и он будто вспомнил язык животных, понял настроение деревьев, заметил характеры камней.