Сундук с серебром

— Вы живете тут, в Речине? — спросил он Мицку.

Мицка густо покраснела. Прежде чем она сообразила, что сказать, за нее ответила мать:

— Она замужем, живет в Залесье. Я вот прошу ее как-нибудь прийти нам помочь, а она не соглашается.

— Конечно, нам надо помочь, — сказал Адольф. — Если еще и я ее попрошу, она непременно согласится.

Столько самомнения было в его словах, но молодую женщину они околдовали. Она взглянула на свою руку, на которой сверкало обручальное кольцо.

— Там видно будет, — сказала она.

Но голос ее звучал так, словно она говорила: «Приду».

6

Образ жены и ребенка Якец увозил с собой в сердце. Он забился в угол вагона и улыбался ярким искрам, летевшим мимо вагонных окон. Они были точно ласковые слова прощанья, провожавшие его всю долгую дорогу. Колеса стучали. Якецу казалось, будто они все время повторяют два имени: «Миц-ка, Тин-че», — и так от станции до станции, от города до города.

До слуха его доносились странные названия чужих краев. Мимо пробегали высокие дома и церкви — чудеса, на которые он глазел в изумлении. Обширная венгерская равнина, поля и степи не имели ни конца, ни края. Прошло два дня, как он уехал из дому, еще не успел добраться до места, а ему уже хотелось назад.

Они сошли с поезда в большом городе. Длинные улицы, сверкающие дворцы, шумные толпы людей. Якец глядел во все глаза и удивлялся, что в этой пестрой толпе, словно собравшейся сюда со всего света, он не встретил своей жены.

Два дня лесорубы провели в этом человеческом муравейнике и снова сели в поезд. По узкоколейной железной дороге они поехали в горы и вышли на самой последней станции, где кончалась ветка. На станции громоздились большие штабеля бревен. Вокруг высились горы. Поросшие темными лесами, прорезанные долинами и ущельями, они уходили в необозримую даль.

Лесорубы свернули в одно из этих ущелий и после долгого и трудного перехода заночевали в низеньком домике у горной речки. С виду он ничем не напоминал трактир, но они получили тут и еду и питье.

На следующий день им пришлось десять часов подряд взбираться в гору. Они шли вдоль отвесных круч под развесистыми соснами, из-за которых лишь изредка открывался вид на мрачные глубины ущелья.

Остановились они в небольшой лощине недалеко от вершины конусообразной горы. Здесь рос редкий кустарник, а вокруг стеной стоял лес.

— Вот мы и пришли, — сказал проводник.

Они отдыхали и осматривались. Солнце уже клонилось к западу, заливая вершины сосен алым светом. Потом все поднялись, самый старший срубил топором ближайший куст.

— Ну, с богом! — сказал он. Так началась работа.

Они раскорчевали лощинку, срубили несколько небольших сосен и очистили их от сучьев. Ночь провели на сосновых ветках под густыми деревьями, накрывшись лишь пиджаками и дрожа от холода; потом развели костер и всю ночь просидели у огня.

Затем лесорубы построили бревенчатый домик, покрыв его ветками и корою. Утрамбовали земляной пол, вдоль стен поставили нары, навалили на них сухих листьев, из камней сложили очаг.

Теперь у них были свой дом, свой очаг и свои постели — прибежище в ненастную погоду. Тут они жили, проводя дни и ночи в тяжелом труде и постоянных думах о своих семьях, питаясь одной мамалыгой, заправленной салом и сыром.

В первое время никто не тосковал о доме. Даже Якец. Лишь вечером, ложась на жесткие нары, он вспоминал о Мицке. «После Нового года… — говорил он сам себе. — Дни бегут быстро». И тут же засыпал.

В кармане у него лежала бумага для писем, совсем уже измявшаяся, на конвертах были наклеены марки. Как-то вечером он взял один из конвертов и в неярком свете горящих в очаге поленьев долго вертел его в руках.

— Ты чего, Яка? — спросил его сидящий рядом парень. — Хочешь письмо написать?

— Да.

— Так пиши!

— А я не умею, — сказал он, как всегда улыбаясь, хотя ему было горько в этом сознаться.

— У меня руки трясутся, — послышался голос с нар, словно человек, сказавший это, боялся, как бы Якец не попросил его написать письмо.

Другой паренек, с виду такой же робкий, как и Якец, молча на него поглядывал. Он был не из Залесья, и Якец не решался его попросить. Но тот предложил сам:

— Хотите, я вам напишу?

— Напиши.

Они сели поближе к висевшей на стене керосиновой лампе. Якец призадумался, паренек послюнил карандаш.

— Напиши вот что, — начал Якец, — напиши, что я благополучно добрался до места и, слава Богу, здоров…

На следующий день Якец отправил свое первое письмо.

Долго ответа не было. Наконец он пришел. Якец разминал пальцами бумагу и разглядывал ее, словно ожидая, что она сама заговорит.

— Получил письмо, Яка? Что ж не читаешь? — сказал ему тот же паренек, что прежде писал под его диктовку.

Они отошли в сторонку, и он прочел письмо Мицки. Якец никак не мог поверить, что все так и написано. Он до того расчувствовался, что на глазах у него навернулись слезы.

— Напишешь мне еще одно письмо? — попросил он парня. — Это письмо будет такое… особое…

Он долго ждал, пока как-то воскресным вечером они не остались с парнем в доме одни.

— Напиши, — диктовал Якец, — что я все время думаю о ней, напиши, что я…