Сумка с книгами

- Я объяснял это ее воспитанием. О матери они не говорили, но у меня почему-то возникло впечатление, что она была из тех невротических, легковозбудимых женщин, что разрушают собственное счастье и портят кровь своим близким. Я подозревал, что во Флоренции она жила довольно беспорядочной жизнью, и это натолкнуло меня на мысль, что в основе восхитительной безмятежности Оливии кроется огромное усилие воли и что ее отчужденность не более чем своего рода стена, которой она отгородилась от познания всего постыдного в жизни. И уж конечно, эта ее отчужденность брала в плен. Если бы она вас полюбила и вы на ней женились, вам, в конце концов, удалось бы добраться до скрытых корней ее тайны,- от такой мысли сладко заходилось сердце, и вы понимали, что когда б вы разделили с ней эту тайну, это стало бы исполнением всех ваших самых заветных желаний. Бог с ним, с райским блаженством. Но знаете, это так же не давало мне жить, как запретная комната в замке - жене Синей Бороды. Передо мной открывались все комнаты, но я бы ни за что не успокоился, не проникнув в ту, последнюю, что была на запоре.

Я заметил на стене под потолком чик-чака, головастую домашнюю ящерку коричневого цвета. Это мирная маленькая тварь, увидеть ее в доме - добрая примета. Она, замерев, следила за мухой. Внезапно она рванулась, но муха улетела, и ящерка, как-то судорожно дернувшись, опять застыла в странной неподвижности.

- Я не решался и еще по одной причине. Меня пугало, что, если я сделаю ей предложение, а она откажет, мне больше не позволят так запросто наведываться к ним в гости. Этого я решительно не хотел, я страшно любил там бывать. Ее общество дарило мне счастье. Но вы знаете, как оно бывает - иной раз невозможно удержаться. Я таки сделал ей предложение, правда, это получилось почти случайно. Как-то вечером после обеда мы сидели вдвоем на веранде, и я взял ее за руку. Она тут же спрятала руку.

"Зачем вы так?" - спросил я.

"Не люблю, когда ко мне прикасаются,- ответила она, с улыбкой повернувшись ко мне вполоборота.- Вы обиделись? Не обращайте внимания, такая уж у меня прихоть, и с этим ничего не поделать".

"Неужели вам ни разу не пришло в голову, что я в вас ужасно влюблен?" произнес я. Боюсь, вышло жутко нескладно, но до этого мне не доводилось предлагать руку и сердце,- заметил Фезерстоун не то со смешком, не то со вздохом.- А по-честному, я и после не делал никому предложений. С минуту она помолчала, потом сказала:

"Я очень рада, но хотела бы, чтобы этим вы и ограничились".

"Почему?"

"Я не могу бросить Тима".

"А если он женится?"

"Он никогда не женится".

Я уже зашел достаточно далеко, поэтому решил не останавливаться. Но в горле у меня так пересохло, что говорил я с трудом. Меня била нервная дрожь.

"Оливия, я вас безумно люблю. Больше всего на свете мне хочется, чтобы вы за меня вышли".

Она легко коснулась моей руки - так падает на землю цветок.

"Нет, милый, я не могу",- сказала она.

Я молчал. Мне было трудно произнести то, что хотелось. Я по натуре довольно застенчив. Она была девушкой. Не мог же я объяснять ей, что жить с мужем и жить с братом - не совсем одно и то же. Она была нормальным здоровым человеком; ей, должно быть, хотелось иметь детей; было неразумно подавлять свои естественные инстинкты. Нельзя было так расточать молодые годы. Но она первой нарушила молчание.

"Давайте больше не будем об этом,- сказала она.- Договорились? Раз или два мне показалось, что вы, возможно, неравнодушны ко мне. Тим тоже заметил. Я огорчилась, испугавшись, что это положит конец нашей дружбе. Я этого не хочу, Марк. Мы же прекрасно ладим друг с другом, все трое, нам так весело вместе. Не представляю, как мы будем обходиться без вас".

"Я тоже думал об этом",- согласился я.

"По-вашему, все должно кончиться?" - спросила она.

"Дорогая моя, я этого не хочу,- ответил я.- Вы, верно, знаете, до чего мне приятно к вам приходить. Я еще нигде не чувствовал себя таким счастливым".

"Вы на меня не сердитесь?"

"С какой стати? Это не ваша вина. Просто вы меня не любите. Любили бы и думать забыли про Тима".

"Вы просто прелесть",- сказала она, обвила мою шею рукой и коснулась губами щеки. Мне показалось, что для нее это внесло в наши отношения окончательную ясность. Меня приняли в дом на правах второго брата.