Сумерки зимы

Розовой и сморщенной Лиле было уже четыре часа от роду, кислородная маска закрывала ее лицо, а ручки и ножки утонули в пинетках не по размеру когда к пластику инкубационной камеры прижалось красное, мокрое от пота и слез лицо и пробормотало первое из тысячи покаянное слово.

Когда Макэвой принял дочурку из рук сестры, Лила оказалась точно по размеру его ладони. От этого зрелища Фин зашелся в хохоте. Спросил, неужели и он был таким лилипутом. Нет, ответил Макэвой, просто твоя сестра так спешила с тобой встретиться, что явилась на этот свет слегка раньше намеченного. И отныне ты старший брат и должен защищать ее.

Фин торжественно кивнул. Клюнул сестру в макушку и поспешил в комнату, полную видавших виды, пожертвованных кем-то игрушек. В то мгновение, когда его сестра издала свой первый крик, Фин возился там с колченогой пожарной машиной.

– Спит? – прошептала Ройзин.

– Без задних ног. Вся в мамашу.

– У нас с ней выдались непростые деньки.

– Да уж.

Ройзин выпрямилась, будто готовясь слететь с коленей мужа, но тут же снова обмякла в его руках.

– Пусть спит.

– Мы почти потеряли ее, Эктор. Если бы она умерла… Если бы не проснулась…

Она задрожала, и Макэвой покрепче прижал жену к себе, останавливая готовые прорваться рыдания.

Спустя какое-то время он задал Ройзин вопрос, который уже выпалил три дня назад, влетев в палату. На каждом локте висело тогда по охраннику, он волочил их по зеленому больничному линолеуму, сам путаясь в длинных полах засыпанного снегом пальто.

– Ты простишь меня когда-нибудь?

Как и в первый раз, Ройзин ответила счастливой улыбкой. И на один драгоценный, идеальный, невероятный миг в сердце Макэвоя поселились такие покой и умиротворение, что он пожелал, чтобы это мгновение остановилось навеки.

Ройзин зашевелилась, Макэвой разжал руки. Она встала, распахнула шторы.

– Обалдеть можно.

С высоты четвертого этажа им открывается город, лишившийся лица. Во всяком случае, таким он предстает из окна частной палаты в родильном отделении Королевской больницы Гулля. Достопримечательности, городские ориентиры, их своеобразие, их стиль и характер – все исчезло, неразличимое под плотным покровом белизны. Улицы пусты. Ройзин вытягивает шею, оглядывая парковочную площадку перед зданием больницы. Ни души. Несколько внедорожников припаркованы там и тут на широкой открытой стоянке – холмики на белой глади. В больнице сейчас лишь дежурные врачи и медсестры, запертые здесь метелью. В тихих коридорах медперсонал негромко обсуждает, как же попасть домой и заведется ли вообще автомобиль.

– А нам и тут хорошо. – Макэвой вытащил себя из кресла и встал рядом с Ройзин.

Припал к стеклу, глядя вниз, на больничное крыльцо. Криво усмехнулся, увидев собрание тщедушных стариков и женщин среднего возраста, – накинув поверх пижам пальто и куртки, они втягивали в себя сигаретный дым с ожесточением, точно диабетики, дорвавшиеся до инсулина.

Макэвой отступил от окна. Вспомнил вдруг об умершем в кармане мобильнике. Пальцы закололо от желания включить телефон. Воткнуть в розетку.

Выяснить, что он пропустил за эти три дня боли и молитв.

– Ройзин, если не возражаешь, я…

Она улыбнулась. И легко кивнула.

Макэвой остановился у колыбели дочери, погладил большим, грубым пальцем щечку ребенка, такую нежную и мягкую. Абрикосы. У нее щеки как абрикосы.

Сорок три пропущенных вызова.

Семнадцать текстовых сообщений.

Голосовая почта забита до отказа.

Макэвой стоял у дверей родильного отделения, прислушиваясь к гулу голосов.

Вот. Тот самый звонок.

Сержант Макэвой, привет. Хм, это Вики Маунтфорд. Мы встречались недавно, говорили о Дафне. Может, это и неважно, но…

Макэвой прослушал сообщение до конца. Потер переносицу.

И позвонил.

Она ответила после второго гудка.

– Мисс Маунтфорд, привет. Да, прошу прощения, Вики. Я получил сообщение. Вы упомянули, что кто-то еще мог знать о сочинении Дафны. Правильно?

– Да-да. В общем, я тут говорила с сестрой, но это вы уже знаете. На следующий день после нашего с вами разговора. В любом случае, я рассказала ей все – и про встречу с вами, и про смерть Дафны, и мы обе чуть не рыдали, до того все нелепо и страшно. Вот, а потом сестра вспомнила, что рассказывала про сочинение своему парню. Мы закончили разговор, а тут она снова позвонила и передала ему трубку. У него такой робкий, застенчивый голос…

И Джефф сказал, что как-то вечером заглянул в паб, разговорился и выложил каким-то типам историю бедной девочки, которая прошла через ад, и из ее истории может получиться отличная книга…

Макэвой стоял с закрытыми глазами. Он уже знал, куда тянется эта ниточка.

– И дело было…

– В Саутгемптоне! – В голосе Вики такое неподдельное изумление, будто Саутгемптон как минимум на обратной стороне Луны. – Джефф ездил туда устраиваться на работу. Он такой, знаете, типичный вечный студент.

– И?