Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

В ответ на это мне пришлось рассмеяться, но смех получился срывающийся и напряженный.

– Все хорошо? – ласково спросил он, осторожно протянул мраморную руку и медленно вложил ее в мою.

Я посмотрела на эту гладкую холодную руку, потом в глаза Эдварду – ласковые, полные раскаяния. И не спеша принялась водить по его руке кончиком пальца. Потом подняла голову и робко улыбнулась.

Ответом мне стала его ослепительная улыбка.

– Итак, на чем мы остановились до того, как я оплошал? – со всей вежливостью минувшего века спросил он.

– Честное слово, не помню.

Он улыбался, но выглядел пристыженно.

– Кажется, мы говорили о причинах твоей боязни, кроме очевидных.

– А-а, да.

– Ну так как же?

Я сидела потупившись и в задумчивости рисовала каракули на его гладкой, радужно переливающейся ладони. Секунды убегали.

– Как же я легко раздражаюсь, – вздохнул он.

Я заглянула ему в глаза и вдруг поняла: все это для него настолько же ново, как и для меня. Несмотря на многолетний невообразимый опыт, ему так же трудно, как мне. Эта мысль придала мне смелости.

– Мне страшно потому, что… по вполне понятным причинам, я не могу остаться с тобой. А еще потому, что остаться с тобой мне хочется, и гораздо больше, чем следовало бы, – объяснила я, глядя на его руки. Произнести все это вслух было нелегко.

– Да, – медленно подтвердил он, – желания быть со мной и вправду стоит бояться. Оно определенно тебе не на пользу.

Я нахмурилась.

– Мне давным-давно следовало уйти, – вздохнул он. – Или сделать это прямо сейчас. Но я не знаю, смогу ли.

– Не хочу, чтобы ты уходил, – жалобно протянула я, снова потупившись.

– Именно поэтому я обязан. Но не беспокойся: я закоренелый эгоист. Я слишком жажду твоего общества, чтобы поступить, как подобает.

– Я рада.

– А зря! – Он высвободил руку, на этот раз бережно; голос зазвучал резче обычного, но все равно казался мне прекраснее любого человеческого голоса. За ним было трудно уследить: внезапные смены настроения Эдварда всякий раз ошеломляли меня.

– И я жажду не только твоего общества! Об этом не забывай никогда. Не забывай, что для тебя я опаснее, чем для кого бы то ни было, – он умолк и устремил невидящий взгляд в глубину леса.

Я задумалась.

– Кажется, я не совсем поняла, о чем ты… по крайней мере, твои последние слова, – призналась я.

Он обернулся ко мне и улыбнулся, его настроение опять переменилось.

– Как бы это объяснить? – задумался он. – И при этом не напугать тебя снова? Хм-м… – словно забывшись, он снова подал мне руку, и я крепко сжала ее. Он посмотрел на наши руки. – Удивительно приятное оно, это тепло, – вздохнул он.

Вскоре он собрался с мыслями.

– Ты ведь знаешь, что вкусы бывают разными? – начал он. – Что одни любят шоколадное мороженое, а другие – клубничное?

Я кивнула.

– Извини за аналогию с едой, другого способа объяснить я не придумал.

Я улыбнулась, он невесело улыбнулся в ответ.

– Понимаешь, все люди пахнут по-разному, у каждого свой аромат. Если запереть алкоголика в комнате, где полным-полно выдохшегося пива, он охотно выпьет его. Однако при желании он легко воздержался бы, если бы уже исцелился от алкоголизма. А теперь представь, что в ту же комнату поставили стакан бренди столетней выдержки, лучшего, редчайшего коньяка, и он наполнил комнату своим теплым ароматом. Как, по-твоему, тогда поступит тот же алкоголик?

Мы сидели лицом к лицу и пытались прочитать мысли друг друга.

Он нарушил молчание первым.

– Возможно, сравнение неудачное. Возможно, перед бренди слишком легко устоять. И мне, наверное, следовало бы сделать нашего алкоголика героиновым наркоманом.

– Хочешь сказать, что я для тебя как наркотик? – пошутила я, чтобы разрядить обстановку.

Он мимолетно улыбнулся и, кажется, оценил мои старания.

– Да, именно так.

– И часто у тебя бывают такие ощущения? – спросила я.

Обдумывая ответ, он засмотрелся на верхушки деревьев.

– Я говорил об этом с братьями, – он по-прежнему смотрел вдаль. – Для Джаспера все вы, в сущности, одинаковы. В нашей семье он появился позже всех, воздержание вообще дается ему с трудом. У него пока не развилась чувствительность к разнице запахов и вкусов. – Его лицо стало виноватым, он бросил на меня быстрый взгляд. – Извини.

– Ничего. Пожалуйста, не бойся оскорбить меня, напугать и так далее. Ты так устроен. Я все понимаю – или, по крайней мере, стараюсь понять. Просто объясни.

Он глубоко вздохнул и опять засмотрелся на небо.

– Поэтому Джаспер не уверен, что вообще когда-нибудь встретит того, кто окажется таким же… – он замялся, подыскивая верное слово, – …притягательным для него, как ты для меня. Значит, еще не встречал. Эмметт пробыл в завязке, если так можно выразиться, гораздо дольше, и он меня понял. С ним такое случалось дважды, один раз тяга была сильнее, второй – слабее.

– А с тобой?

– Никогда.

Это слово как будто зависло на минуту, подхваченное теплым ветром.

– И что же сделал Эмметт? – спросила я, чтобы прервать паузу.

Спрашивать об этом не стоило. Лицо Эдварда потемнело, рука в моей руке сжалась в кулак. Он отвернулся. Я ждала, но отвечать он не собирался.

– Кажется, знаю, – наконец выговорила я.