Сумерки разума (СИ)

Моя спальня выходила окнами во двор. Я хорошо помнила и эту комнату и двор. На широком подоконнике я читала книги. Когда я болела, чаще всего лежала не в постели, а сидела в кресле-качалке. Теперь там лежали мои куклы. Даже жутко было их видеть — ожившие призраки детства. Я обрадовалась интернету. На столе стоял компьютер с выпуклым, маленьким мониторчиком, но от него тянулся новенький провод модема.

— В общем, располагайся, — коротко произнес мой отец, — а я пока внизу буду…

И он ушел, неопределенно махнув рукой.

Он всегда был поразительно тактичен. Он не стал лезть с неловкими разговорами, стоять в дверях, наблюдая, как я раскладываю вещи. Мама бы именно так и сделала, заполнив молчание болтовнёй.

Только оказавшись в этой комнате, я поняла, как далеко нахожусь от теплого неба Аризоны. Отныне я в зачарованном царстве, я так же проклята, как этот город. «Нужно думать о том, ради чего я приехала сюда», — сказала себе я.

Здесь не было моих любимых магазинчиков, не было инди-кофеен… Здесь не было ничего. И хотя леса Форкса выглядели необъятными, мне хотелось не гулять в них, а повеситься на ближайшем дереве.

В местной школе меньше четырехсот учеников. Четыреста тридцать два училось только на моей параллели в школе Финикса. Все выросли здесь и знают друг о друге всё. Они ходили в один детский сад, дружили вместе. Новенькие надолго остаются в центре внимания, так что до самого выпуска мне не суждено стать тут «своей».

Будет очень смешно, когда я скажу им, что из Аризоны. Проблема в том, что все южанки — загорелые, подтянутые и активные, я же — полная противоположность. У меня бледная совершенно не поддающаяся загару кожа, из-за которой меня постоянно спрашивали, не болею ли я, например, чахоткой. Для пущего контраста у меня темно-каштановые волосы. Спортивной или хотя бы гибкой я не была, и все без исключения занятия физкультурой для меня являлись пыткой в начальных классах. Мяч в моих руках превращался в оружие — опасное и для меня и для других. Я даже не могла прыгать через скакалку, не заработав пару синяков. По этой же причине я не танцую. Нужно добавить, что когда я нервничаю, моя неуклюжесть приобретает масштаб катастрофы.

А в первый школьный день я буду страшно нервничать… Впору доставать наколенники и каску.

Я со вздохом вытащила свои ванные принадлежности на столик и посмотрела на себя в зеркало. Оно отражало там худенькую, очень печальную девушку с желтушной кожей лица. Я не была некрасива, но и миловидной меня назвать сложно. Не помню, чтобы я зацикливалась на своей внешности, меня всегда интересовали другие вещи. Мама и папа думали, что это любовь, шмотки, женские журналы, старинная литература и классика. На самом деле я не против классики, но интересы у меня совсем другие. Я много раз представляла себе лицо мамы, когда я скажу ей… Или, не дай бог, лицо отца, который уже однажды довольно резко высказался касательно этого.

«Возможно, тут мне и место. О чём бы я ни мечтала, чего бы я ни хотела, у меня вряд ли хватит решимости достичь этого. Только посмотри на себя, Белла. Возможно, в Форксе я и проживу всю жизнь», — подумала я, глядя на собственное отражение.

Ночью полил дождь, и сумерки за окном превратились в густой мрак. Когда это произошло, я заплакала. Дело было не в том, что я скучала по матери или по Аризоне. Мне кажется, я немного эмоционально выросла из таких мелочей. Просто в Финиксе я всегда находилась в одном шаге от возможностей. Это большой город, где тебе кажется, что вот-вот случится чудо или ты чего-то достигнешь. В Форксе от возможностей у меня был только выход в сеть через модем при условии, если не занят телефон.

Я не карьеристка. Нет, дело вовсе не в этом. Моя мечта не заключалась в том, чтобы стать примерной женой. В то же время я не хотела, как моя мать, путешествовать по всему свету в пьяном наслаждении жизнью. Я не хотела и работать в глобальной бизнес-корпорации. Я никому еще не сказала, чего хотела бы, потому что даже высказать вслух это просто смешно. Это смешно даже не потому, что я сейчас в Форксе, а потому… кем я являюсь.

Не помню, чтобы я кому-либо высказывала этого вслух. Могу представить, какой смех я бы в ответ услышала.

Выплакав все свои мысли в подушку, я еще долго не могла заставить себя уснуть. Тьму за окном закрывали тюлевые занавески, но в этой тьме шумел тоскливый дождь, метался свирепый ветер, выл, бросался в стекла. Мешали постоянный шум дождя и шелест ветра. Я надела наушники в качестве затычек, но это не помогло. Моё болезненное, маятное состояние пропало только глубокой ночью, когда дождь стал послабее. Я провалилась в сон.

Утренний туман скрыл город белой пеленой цензуры. Видимость почти нулевая, и даже звуки раздавались как-то глухо. Выглянув в окно, я увидела, что мир накрыт саваном полностью — только кайма леса на горизонте напоминала мне о том, что я в клетке.

«Прекрати ныть, Белла. Это было твоё решение, никто тебя не заставлял», — строго сказала я себе.