Государственная программа внедрения петлевых технологий была свёрнута и «отправлена на доработку». Возможно, власти испугались общественного резонанса, а, может, просто занялись поиском источника утечки важной информации, которая каким-то образом попала в руки Бурлакова. Впрочем, в мире, где всё продаётся и покупается, не может быть ничего секретного — любая государственная тайна имеет свою твёрдую цену.
Гражданка Завьялова Алевтина Сергеевна и учительница-пенсионерка Нина Ильинична отделались «лёгким испугом»: в связи с изменением в законодательстве ремортация больше не считалась уголовным преступлением, и суд назначил им административное наказание в виде штрафа в размере пяти МРОТ за «несоблюдение правил оформления документов». Господина Завьялова вытащили из альтерны, а обитателя города Снова полуабстрактного Володьку вернули обратно в привычную среду обитания. После этого супруги Завьяловы подали на развод. Суженого Нины Ильиничны, любимого Петеньку, оставили в реале, и он постепенно адаптируется.
Пострадавшего меминженера Твердынина выписали из психушки, и теперь он восстанавливался в ведомственном санатории. Гуляя по сосновому бору, сидя на берегу лесного озера, он вспоминает свои злоключения в лагерях и штрафбате. Его супруга говорила, что он собирается подать иск на Мемконтроль за демонизацию целой эпохи. Дело обещало быть проигрышным, но скандальным.
Бестелесные личности, вытащенные из мемориума Бурлаковым, меминженеры начали возвращать обратно, но процесс ещё не закончен: уж слишком много исторических персон было перемещено в наш мир.
В кафе, том самом, которое на полпути между университетом и центральным корпусом Мемконтроля, за угловым столиком у окна сидели трое. Новенькие капитанские погоны Юшечкина и потрёпанная ветровка одетого не по погоде Виктора смущали обитателей кафе.
— Ты хорошо всё обдумал? — в который раз спросил Кудрявцев Виктора.
Оперативник выглядел свежим и отдохнувшим. После истории с Бурлаковым он оставил службу, устроился вольнонаёмным лаборантом к Юшечкину и поступил на заочное отделение: решил стать профессиональным мемористом. Холодов помог ему подготовиться к экзаменам, а сам через месяц уволился из университета и болтался не у дел, перебиваясь случайными заработками.
— Обдумал. Мне нужно лет сто или сто пятьдесят, — ответил Виктор. — Отправлюсь с высокой хроноскоростью, в реале пройдёт от силы часа два.
— С ума сошёл! — осёк его Юшечкин. — За жизнёшку свою не боишься? С такой хроноскоростью погружаться, это ж как кувалдой по башке!
Холодов лишь пожал плечами.
— К тому же энергии уйдёт уйма на такую хроноскорость! — продолжал кудахтать бывший инспектор, а ныне начальник отдела перемещений в потенциариум и финитум. — С меня голову снимут!
— Ты и так в опале, — «успокоил» его Виктор. — Одним выговором больше, одним меньше. Не мне тебя учить, спишешь всё на сбой в системе или ещё чего-нибудь…
— А если уволят?
— Тебя и так рано или поздно уволят, — безжалостно ответил меморист. — Слишком умных никто не любит.
Кудрявцев с неожиданно нахлынувшей жалостью смотрел на недавнего напарника, потёртого, раздавленного и опустошённого. Пьёт ещё к тому же, наверное. Он хочет отправиться в финитум, отыскать свою мечту. Несомненно, ему там будет лучше, чем в нашем мире, к которому он оказался неприспособлен. Риск, конечно, высокий, но уж лучше рискнуть жизнью в финитуме, чем спиться и помереть в канаве никому не нужным.
Бывший оперативник посмотрел на Юшечкина, и тот едва заметно кивнул.
Эпилог
Домик на берегу Стикса
Он не помнил, как нашёл это место. Сначала Виктор ощутил мягкий тёплый ветерок, потом его лицо согрели ласковые солнечные лучи. Он почувствовал лёгкий аромат цветущего клевера. Вокруг было удивительно тихо, только где-то неподалёку попискивали цыплята. Пушистые жёлтые комочки высовывали клювики через ячейки сетки, огораживающей угол покосившейся сараюшки, и просили клевера. Стайка, вдруг вспомнил Виктор, такие сараюшки в его городе детства называли стайками. В маленьких городах они обычно громоздились вокруг панельных многоэтажек, и жители хранили в них разный скарб, а некоторые даже разводили мелкую живность. Вот и сосед дядя Коля, рыбак и матерщинник, завёл себе цыплят, а проходящие мимо ребятишки забавлялись, прикармливая клевером будущих петушков и курочек.
За стайками — небольшой скверик с двумя песочницами, качелями и старыми вязами с ветвями, отполированными ребячьими животами. По ним очень удобно было лазать, по старым вязам, которые в его, Виктора, краях называли карагачами. Под деревьями расположился деревянный бум — дворовая пародия на гимнастическое бревно. Он был скользким: одно неосторожное движение, и ты уже лежишь поперёк, пребольно ударившись животом.