Сумерки эльфов

В течение двух дней кавалькада быстро продвигалась к северу, преодолевая по пятнадцать лье в день. Было холодно, но дождь перестал. На третий день к полудню ледяной пронизывающий туман заволок, казалось, все пространство между землёй и небом мутно-серой пеленой. Люди, эльфы, гномы и даже лошади втянули головы в плечи и ехали молча. Уже давно остались позади последние фермы, и теперь кругом простирались лишь пустынные равнины, в это время года казавшиеся особенно унылыми. Снег в Логре выпадал редко и ненадолго – самое большое на несколько недель в году, – но земля и трава становились почти одинакового бурого цвета и раскисали под дождём, что придавало пейзажу какую-то безнадёжность.

Крестьяне, живущие на фермах – низкорослые люди с грубыми руками, – всё-таки ухитрялись с каждым годом обрабатывать для своих посевов все больше земли и постепенно продвигались все дальше вглубь неосвоенных равнин. Сердца их были более суровыми, чем земля, которую они обрабатывали, и мечтали они о том, чтобы настали наконец времена, когда человек победил бы природу с её чередованием холода и жары и стал бы хозяином земли, скал и деревьев…

Ласса – эльфийская лошадь, на которой ехал Ллевелин, паж королевы, – вдруг протяжно заржала.

– Я боюсь дождя, ветра, зимы и этих унылых пастбищ! – жаловалась она.

Ллевелин её не понял. Он не знал языка животные но, как и все эльфы, мог почувствовать, что у них на ду – ше. Он склонился к шее Лассы и тихо запел ей на ухо какую-то песенку.

Чёрный жеребец Утера насмешливо фыркнул.

– А я-то думал, эльфийские лошади более выносливые, – сказал он.

– Никто не любит дождя и холода, – возразила Ласса. – Но что ты можешь знать о холоде и голоде, если спишь в конюшне и идёшь туда, куда тебе велят?

Конь Утеря резко взвился на дыбы, что очень удивило всадника. Ллиэн, ехавшая перед ним, обернулась и, словно для того, чтобы усилить замешательство рыцаря, произнесла что-то непонятное.

Словно повинуясь зову, конь рыцаря подбежал к ней, так что всадник против своей воли оказался бок о бок с королевой.

– Вы… говорите с лошадьми? – спросил Утёр, даже не осознав в первый момент, насколько глупо прозвучал его вопрос.

– С лошадьми, собаками, волками и птицами, – ответила Ллиэн без всякого удивления. – Но я знаю лишь по нескольку фраз. А вот Тилль-следопыт знает языки всех животных.

Утёр покраснел. В этот момент ему захотелось, чтобы на нём был шлем с глухим забралом, позволивший бы скрыть смущение.

Ллиэн негромко рассмеялась. Мелкие капельки дождя поблёскивали на её лице и чёрных волосах, отчего она, больше чем когда-либо, казалась сотканной из серебристого тумана, нереальной и почти бесплотной – настолько её кожа и муаровая одежда сливались с дождевой завесой. А светло-зелёные глаза блестели ещё ярче, чем всегда.

– Что-то не так?

Рыцарь вздрогнул и снова покраснел – оказывается, уже больше минуты он, сам не сознавая того, молча смотрел на королеву Высоких эльфов. Ллиэн рассмеялась уже более откровенно, забавляясь его замешательством.

– Кажется, любезный рыцарь, ваш конь успокоился. Может быть, вы доскачете до Тилля и попросите его сделать остановку, чтобы подкрепиться?

Утёр Бурый ответил резким кивком и пришпорил коня. Ллевелин, подъехав к королеве, занял его место.

– Красота вашего величества не оставляет равнодушным никого из людей, – заметил он, улыбаясь.

– Так говорят, – ответила Ллиэн, возвращая ему улыбку.

– Тем лучше. Может быть, их будет легче привлечь на нашу сторону, если дело примет скверныйоборот.

Королева Высоких эльфов нахмурилась.

– Утёр – один из двенадцати стражей Великого Совета. Он друг эльфов, но также и гномов. И это очень хорошо. Я бы не хотела сделать ничего, что могло бы изменить такое положение.

– Простите меня, королева, – прошептал Ллевелин.

Он придержал своего коня, чтобы между ним и Ллиэн осталась прежняя дистанция. Однако в глубине души он понимал, что прав. Мало кто из людей-мужчин мог устоять перед красотой эльфийских женщин. Поэтому большинство знатных дам Логра издавна старались, чтобы больше нравиться своим мужьям, подражать бледности, изяществу и безмятежному спокойствию тех, кого человеческие легенды порой называли феями, порой – ундинами, сильфидами, белыми дамами или духами леса. Отсюда в королевстве повелась мода на батистовые сорочки, покрывала из тонкого льна, закрывающие голову и шею и делающие лица более узкими, на длинные рукава, полностью скрывающие руки и доходившие до кончиков пальцев, или высокие остроконечные шляпы с вуалями, – одним словом, на всё, что помогало казаться выше, тоньше и бледнее. Девушки пудрили лица и почти ничего не ели – вплоть до голодных обмороков, и страдали в тесных узких платьях, в которых невозможно было свободно дышать. И все только для того, чтобы походить на эльфиек…

Ллевелин пожал плечами. Что бы там ни говорила королева, ни один молодой человек не устоял бы перед эльфийкой – если только не боялся эльфийских чар… А такое тоже нередко бывало.