Сумерки богов

22 февраля Советская Армия вошла в Италию. На следующий день после трагедии в Риме…

Капитан Юрий Смоленцев, позывной "Брюс" (в 2012 старший лейтенант подводного спецназа СФ). Кюстрин — Зеелов — Северная Италия, февраль 1944

"Лишь только бой угас — звучит другой приказ" — это точно про нас: Варшава, Нарвик, Восточная Пруссия, Будапешт, Одер. И вот — Италия! Вся Европа, с севера на юг! Только почтальону с ума сходить не придется — полевая почта, по установленному номеру, доставляется в место нашей постоянной дислокации (Северодвинск, 101й отдельный батальон морской пехоты СФ, так залегендирован здесь флотский подводный спецназ), а уж оттуда, смотря по обстановке, пересылается адресату, то есть нам. Или лежит, пока мы вернемся.

А впрочем — кто нам будет писать? Мой год рождения — восемьдесят четвертый, батя у меня с пятьдесят девятого, дед с тридцатого, сейчас он пацан еще, мою бабушку встретит в пятьдесят пятом, в Сормове нижегородском. Второго деда я не знал совсем, погиб он за два года до моего рождения — Афган, восемьдесят второй, капитан ВДВ. А сейчас год сорок четвертый — и нет у меня здесь никакой родни. Друзья-однополчане есть — так рядом они, или увидимся по службе скоро. И вообще, как там у поэта Симонова сказано: "Увидеться — это здорово! А писем он не любил".

Насчет же личной жизни… Аню, теперь жену нашего адмирала, я лично очень уважаю. Но при встрече обязательно дам совет — чтобы профессионализма побольше. Когда нас за угнанную у немцев подлодку наградили (всем участвующим — Нахимова, вторая степень), вроде и не Звезда Героя, но в городе Северодвинске — который скоро Архангельск затмит средоточием научных и производственных кадров, а лет через десять, может, даже и населением, как петровский Петербург когда-то вырос из крепости и верфи. Для многих там мы были не строчкой в газете, ФИО в указе о награждении, а живыми людьми — одни лишь занятия в "Севере" чего стоят! И обычное явление здесь, что девушки пишут письма героям на фронт, и свои фотографии в конверте. Но дорогая Анна Петровна, нельзя же так, чтобы к каждому из нас приходили письма с фотками, на которых исключительно тот типаж, который нравится адресату? В моем вкусе, например, светловолосые, круглолицые, с длинной косой — так хоть бы одна короткостриженная брюнетка попалась! Нет, товарища Лазарева вполне понимаю — и очень может быть, сам его примеру последую, все ж у любого нормального мужика семья и дом быть должны — но пока дай бог до Победы дожить! Все ведь под ним ходим…

Как в Будапеште, наш Андрюха-первый пулю словил. А ведь с самого начала здесь, ни на одном из нас ни царапинки! И казалось, что так и будет, скоро уж войне конец. Вот только лимит удачи не бесконечен. Пуля совсем дурная была, не снайперская. Когда дело уже сделано, теперь на дно и залечь — и как вы это представляете, в городе, где идут уличные бои?

Слава богу, не насмерть — надеюсь, выкарабкается. Хотя будет ли он после годен к нашей службе без ограничений — это вопрос. И нам первый звоночек, чтобы себя самыми крутыми не считали. Первым он и оказался…

Затем были Кюстрин и Зеелов. И мы были приданы группе осназ — на случай, если на мостах придется работать втихую. В принципе, эту задачу мы отрабатывали: подплыть ночью, взобраться по быкам к настилу (как? ну, вы обижаете — и инвентарь есть, и тактика, и тренировка) и поработать там с зарядами и проводами. Но герр генерала удалось взять на испуг — нет, "штурмбанфюрер" не я был, не настолько немецким владею, а еще один местный товарищ, кто, как Кузнецов-Зиберт, умел под немца маскироваться, партизан, Герой Советского Союза, Роберт Кляйн (в нашей истории не погиб, умер уже в девяностом). Его "адъютантом-оберштурмфюрером" был наш Валька, кто по-немецки шпрехает свободно — а я на шоссейном мосту работал, командир группы, а изображал лицо подчиненное, рядового эсэсмана, из-за моего дурного немецкого языка. Хоть и натаскивали меня здесь, заметно лучше уже говорю и понимаю — но акцент такой, что за немца никак не сойду.