Ценой страшных усилий я опустила оба окна моего пикапа почти до конца. Мне так хотелось выбраться поскорее из дома, что я не посмотрела на часы и оказалась в школе одной из первых. Поставив машину, я устремилась к редко используемым скамьям для пикника, стоявшим вдоль южной стены столовой. Скамьи все еще были немного влажными, и я постелила под себя дождевик, радуясь, что нашла ему применение.
Сочинение было написано — следствие вялой социальной жизни — но оставались еще задачи по тригонометрии, насчет которых я была не уверена. Словно трудолюбивая пчелка, я достала учебник, но уже на середине первой задачи замечталась, глядя, как солнце играет на красной коре деревьев. Не замечая, что делаю, я покрывала поля тетради какими-то рисунками. Через несколько минут я остановилась и обнаружила, что со страницы на меня смотрят пять пар темных глаз. Я стерла их резинкой.
— Белла! — позвал меня кто-то, кажется, Майк.
Я оглянулась вокруг и увидела, что, пока я мечтала, в школу понаехало полно народу. Все были в футболках с коротким рукавом, на некоторых даже были шорты, хотя на улице вряд ли было выше пятнадцати градусов. Майк шел ко мне, на нем были шорты цвета хаки и широкая полосатая футболка-поло.
— Привет, Майк! — я помахала в ответ, не в силах изображать холодность в такое утро, как это.
Он подошел и сел рядом, тщательно вздыбленный ежик волос на его голове отливал на солнце золотом, а ухмылка растянулась во весь рот. Он был настолько счастлив видеть меня, что я почувствовала себя польщенной.
— Как я раньше не замечал — у тебя рыжеватые волосы, — сказал он, ловя пальцами прядь моих волос, трепетавшую на легком ветру.
— Это только на солнце.
Я слегка смутилась, когда он заправил прядь мне за ухо.
— Классная погода, правда?
— Да, сегодня мой день, — согласилась я.
— Что ты делала вчера? — чуть ревниво спросил он.
— Писала сочинение, — ответила я. Не стоило упоминать, что я его уже закончила — не хотелось выглядеть зубрилой.
Он ударил себя по лбу.
— Черт… Сдавать в четверг, да?
— Ммм… Кажется, в среду.
— В среду? — Он нахмурился. — Это плохо. Ты какую тему взяла?
— «Можно ли считать судьбы героинь Шекспира свидетельством его мизогинии?»
Он уставился на меня так, словно я вдруг заговорила на тарабарском языке.
— Кажется, надо начать сегодня вечером, — сказал он. Его хорошее настроение вдруг сдулось, как воздушный шарик. — А вообще-то, я собирался спросить тебя, не хочешь ли ты пойти куда-нибудь со мной?
— Ах, вот как.
Он застал меня врасплох. Ну почему непринужденный разговор с Майком всегда кончается какой-нибудь неловкостью?
— Можно было бы пойти поужинать… или еще что-нибудь придумать, — он с надеждой улыбнулся.
— Майк, — начала я. Ненавижу выпутываться из таких ситуаций. — Вряд ли это хорошая идея.
Он тут же помрачнел.
— Почему? — спросил он, глядя на меня настороженным взглядом. В моих мыслях невольно мелькнул Эдвард — наверное, в его тоже.
— Я думаю… и если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя просто убью, — пригрозила я, — я думаю, что это очень огорчит Джессику.
Он сначала не понял — очевидно, ни о чем таком он сроду не думал.
— Джессику?
— Майк, ты что, слепой?
— Нет, — выдохнул он, совершенно огорошенный. Я воспользовалась его состоянием, чтобы сбежать.
— Ну ладно, скоро урок начнется, а я не могу еще раз опаздывать.
Я собрала книги и тетради и засунула все в сумку.
Пока мы в молчании шли к третьему корпусу, с лица Майка не сходило выражение глубокой задумчивости. Я надеялась, что его мысли текли в правильном направлении.
Когда я встретила Джессику на тригонометрии, она вся бурлила от воодушевления. Они с Анджелой и Лорен собирались сегодня вечером в Порт-Анджелес, чтобы купить платья к весеннему балу. Она пригласила меня поехать с ними, хотя мне платье было не нужно. Я колебалась. Мне хотелось куда-нибудь выбраться из города с девчонками, но Лорен… И кто знает, чем я буду занята сегодня вечером… Хотя, безусловно, не стоило потакать себе, предаваясь глупым мечтам. Разумеется, я была счастлива видеть солнце, но вовсе не оно было причиной моей сегодняшней эйфории.
Поэтому я ответила, что мне сперва надо будет поговорить с Чарли.
По дороге на испанский Джессика не могла говорить ни о чем, кроме танцев, и после урока, кончившегося на лишних пять минут позже, возобновила тему, словно не пришлось прерываться. Я была слишком погружена в маниакальное ожидание обеда, чтобы прислушиваться к ней. Мне до боли хотелось увидеть не только его, но и всех Калленов — чтобы свериться с образами, чумой поразившими мои мысли. Переступая порог столовой, я почувствовала, как первая волна настоящего страха прошла вниз по позвоночнику и осела в желудке. Вдруг они могут догадаться, о чем я думаю? А затем прямо противоположное чувство встряхнуло все тело: будет ли Эдвард сегодня ждать меня за другим столиком?