Сумерки

Была одна вещь, в которой я была уверена, если вообще могла быть уверена хоть в чем-то. Того темного Эдварда из моего сна вызвало слово, произнесенное Джейкобом, к настоящему Эдварду он не имел отношения. Даже во сне я кричала не оттого, что боялась за волка, я боялась, что ему причинят вред. Даже когда он звал меня, оскалив остро заточенные клыки, — я боялась за него.

И я знала, что ответ на все вопросы — в этом сне. Я даже не понимала, был ли вообще у меня выбор. Коготок давно увяз. Теперь я знала — если знала — что не стану ничего делать со своей пугающей тайной. Потому что, когда я думала о нем, его голосе, его колдовских глазах, влекущей силе его личности, я хотела только одного — оказаться рядом с ним прямо сейчас. Даже если… но мне не хотелось об этом вспоминать. Только не здесь, не в одиночестве посреди темного леса. Не тогда, когда дождь превратил белый день в сумерки под его густым покровом и суетливо топотал по земле, покрытой зеленым ковром. Я поежилась и поскорее покинула свое укрытие, волнуясь, как бы тропинка не скрылась из виду.

Но она была тут, четкая, безопасная, она вела меня к выходу из этого мокрого зеленого лабиринта. Я туго затянула шнурки капюшона вокруг лица и поспешила назад, удивляясь, как могла так далеко забраться. Через какое-то время я уже почти бежала, сомневаясь на ходу, что вообще двигаюсь в нужную сторону. Меня уже совсем было охватила паника, как вдруг в паутине сплетенных ветвей я понемногу начала различать светлые пятна — край леса был уже близко. А потом я услышала шум проезжавшей мимо машины, и это означало, что я наконец вырвалась на свободу — прямо передо мной простирался газон Чарли, и дом манил, обещая тепло и сухие носки.

Когда я вошла внутрь, был уже почти полдень. Я пошла наверх и оделась в обычные домашние джинсы и футболку. Мне было легко сосредоточиться на домашнем задании — сочинении по «Макбету», заданному на среду. Чувствуя внутреннее удовлетворение, я стала набрасывать черновой план работы. Такого мира в душе у меня не было… будем честны, с полудня четверга.

Со мной все так обычно и было. Что-то решать для меня всегда было мукой, я до одурения взвешивала «за» и «против». Но после того, как решение было принято, я твердо следовала ему — как правило, с облегчением от того, что выбор наконец сделан. Иногда облегчение бывало окрашено отчаянием, как, например, в случае с переездом в Форкс. Но все равно это было лучше, чем сражаться с сомнениями.

А с этим решением оказалось до смешного легко ужиться. Опасно легко.

Остаток дня прошел спокойно. Хорошо пошла работа — я закончила сочинение к восьми. Чарли вернулся с большим уловом, и я подумала, не купить ли сборник кулинарных рецептов для приготовления рыбы, когда я буду на следующей неделе в Сиэтле. От мыслей об этой поездке по спине побежали мурашки, и они ничем не отличались от тех, что я ощущала до прогулки с Джейкобом Блэком. Хотя должны были бы, подумала я. Мне должно было быть страшно — я это знала, но никак не могла почувствовать правильный вид страха.

В эту ночь я спала без снов, вымотанная почти бессонной ночью накануне и ранним подъемом. Я проснулась, и, во второй раз в Форксе, увидела яркий желтый солнечный свет, обещавший ясный день. Я кинулась к окну и замерла от изумления, увидев почти безоблачное небо. Те маленькие пушистые белые комочки, которые плыли по нему, не могли таить ни малейшей угрозы дождя. Я открыла окно — странно, так плавно и бесшумно оно не открывалось уже бог знает сколько лет — и втянула в легкие относительно сухой воздух. Он был почти теплым, ветра не было. Кровь забурлила у меня в венах.

Чарли уже почти поел, когда я спустилась вниз. Он моментально поймал мое настроение.

— Отличный сегодня день, — сказал он.

— Да, — щедро улыбнувшись, согласилась я.

Он улыбнулся в ответ, и вокруг карих глаз обозначились лучики морщинок. Когда Чарли улыбался, мне легче было понять, почему он и мама так рано сиганули под венец. Юный романтик в нем почти исчез куда-то к тому времени, как я вошла в сознательный возраст. Его кудрявые каштановые волосы — цвет я унаследовала от него — постигла та же участь: они понемногу редели, все больше и больше оголяя блестящую кожу лба. Но стоило Чарли улыбнуться, и я видела призрак парня, умыкнувшего Рене, когда она была всего на два года старше меня.

Я бодро съела завтрак, созерцая хоровод пылинок, плясавших в солнечном луче. Чарли прокричал с улицы: «Пока!», и я услышала, как его машина отъехала от дома. Я немного потопталась у дверей, положив руку на свой дождевик. Не стоило искушать судьбу, оставляя его дома. Со вздохом я повесила его на руку и вышла наружу, под потоки ярчайшего света, почти забытого за многие месяцы.