Сумеречный Сад

Так называемая «детская литература» знает то, о чем забыли многие взрослые – что повседневность, ограниченный временем мир достоверных фактов – это вторичный мир, мир теней, а реальность показывается нам в проблесках сквозь песни, сказки, картины.

Мадлен Л’ Энгл

Кафе «Глазунья» кажется обустроенным в стиле ретро, но на самом деле все здесь – продукты своего времени. Внутренний дизайн – это артефакт давно минувших дней, здесь можно забыть, что фастфуд победил в битве за современность. Шахматная плитка на полу, хромированные барные стулья, обитые красным винилом, плексигласовая вращающаяся витрина со свежими пирогами – интерьер пропитан духом старой доброй Америки, ведь все мы, в сущности, рабы ностальгии.

В то же время заведует этим патриотическим заведением Анамария Ортиз, эмигрантка из Пуэрто-Рико во втором поколении. Она ставит музыку под стать своему наследию, добавляет в ламинированные меню тостонес и эмпанады[4] и раздает инструкции на кухне на смеси испанского и английского. В волосах у нее ни следа седины, несмотря на почтенный возраст. Она укладывает их в пучок и закалывает его карандашом, которым записывает заказы. Ее внук сидит за дальним концом стойки, склонившись над домашкой, а его мать, дочь Анамарии – Люсия, заведует кухней.

– Тебе точно больше ничего не хочется? – Анамария смотрит на меня черными глазами, прищурив бровь.

Я облокачиваюсь на стойку, в ожидании постукивая пальцами по пластиковому контейнеру.

– Да, просто хочу немножко себя порадовать. Блэкбёрн заходил.

Она качает головой.

– Если он придет сюда, я ему в кофе плюну. А ты – ты береги себя. С такой диетой ты до сорока сердечный приступ схлопочешь.

– Дома обязательно поем что-то полезное, обещаю. – Я улыбаюсь в ответ на беспокойный взгляд. – Спасибо, что присматриваешь за мной.

По правде говоря, после встречи с Ба и поездки в город все, чего я хочу – это раствориться в горячей и соленой жареной юке с адобо[5] по знаменитому рецепту Анамарии.

Я оплачиваю заказ, выхожу на вечерний воздух, открываю контейнер и вдыхаю. Прогуляюсь по городу, поедая юку, анализируя маркетинговые стратегии окружающих нас магазинов. КофеПятница, наверное, не принесет достаточно дохода в нужный срок, чтобы хватило на счета, налоги, уход за Ба. Что еще я могу сделать?

Все жильцы Линкольн Виллидж, как и Анамария, присматривают друг за другом. Вот что я люблю в этом районе – на втором месте стоит возможность везде дойти пешком. Я люблю ветвящиеся улочки, ведущие к театрам, музеям, садам и паркам. Люблю разнообразие зданий: от простых и функциональных до причудливых архитектурных достопримечательностей. Люблю удивительных людей, которых можно здесь встретить, окружающую пестроту.

Впрочем, возможно, вскоре Каштановую улицу будет сложно назвать пестрой. Сегодня вечером я иду, не обращая внимание на все, что мне так дорого, мыслями носясь сквозь мириады терзаний и непригодных решений, как уличный голубь, не желающий садиться на землю.

Через час весеннее солнце зайдет, улицы располосуют длинные тени – темные отражения высоких зданий. Поеживаясь, я застегиваю куртку, засовываю в рот сразу несколько палочек жареной юки и, медленно идя по тротуару, изучаю лавки и магазины.

Окей, Келси, разберись.

Как им удалось сохранить выручку в мире, стремящемуся к коробкам одинаковых магазинов и бесконечному потоку онлайн-всего-на-свете?

А удалось ли? Если присмотреться, видны трещины. Первые вестники разлома, ведущего к краху. Краска отходит. Вывески устарели. Поручни проржавели. Район стареет, как Ба. Элегантно, в какой-то мере, но неуклонно стареет.

Подхожу ближе к местной аптеке, «Фармацевт» – название с помощью трафарета нанесено на краснокирпичную стену, в конце добавлено «с 1978 года», как будто бы это был 1778. Как и кафе «Глазунья», магазин играет на чувстве ностальгии. Работает ли?

Медлю перед витриной. Какими продуктами они стараются заинтересовать покупателя?

Три стопки книг в твердом переплете расставлены как три маленькие винтовые лестницы для книжных духов. Желтый шрифт на темно-синем бросается в глаза, прежде чем я успеваю понять, на что я смотрю.

Опять эта книга. «Звездный фолиант». Повсюду. Насмешка надо мной.

Я засовываю в рот еще пару кусочков еды, яростно жую, слишком быстро глотаю, закашливаюсь.

Я немного слышала про автора. Селена Мэннинг – загадка, отшельница, помалкивает, никаких интервью. Хорошо устроилась, сидит в своей башне слоновой кости, разбрасывая свои книги, как цветы, ожидающей внизу толпе, а они и рады их подхватывать, пока другие писатели вынуждены работать как на заводе, производя второсортные безделушки, годящиеся, лишь чтобы заполнить пустоту на книжных полках.

Дверь аптеки открывается. Из нее выходит дедушка с белоснежной головой, позвякивая ключами.