Сумасшедшая шахта

"Если бы они вышли на охоту, они бы наверняка обновили свою окраску!" – мелькнуло у меня в голове. И, несколько успокоившись, я привстал и неожиданно даже для себя закричал голосом среднестатистической старшей медсестры или, скорее всего, видавшего виды пионервожатого:

– Отбой! Отбой! Всем спать!

Хищность в глазах сумасшедших мгновенно сменилась озадаченностью. Они посмотрели друг на друга и потом снова на меня.

– Что я вам сказал! – не упуская инициативы, топнул я ногой. – В смирительную рубашку захотели? Или в карцер?

И тигры отступили! Они поднялись на ноги и, понурившись, ушли прочь.

Когда я шел к зданию конторы, у меня от перевозбуждения тряслись руки.

* * *

На следующее утро все для вылавливания денег было готово. Эксшура не спал всю ночь и потрудился славно – и баллоны затарил кислородной смесью, и поднес к стволу около тонны кабелей для телекамеры и освещения. И более 400 метров тонкой стальной проволоки на подвижной катушке (сообразил, умник, в отличии от нас, что кабели могут оборваться под собственной тяжестью!). После завтрака мы вчетвером (он с Борисом и я с Колей) спустились в клети на восьмой горизонт.

Оставив там Бориса с Эксшурой соображать, как и откуда спускать в ствол шахты телекамеру, мы с Колей обвесились снаряжением и ушли к долларовому восстающему. И добрались до него без приключений.

Надев на себя гидрокостюм и все свое снаряжение Коля с моей помощью спустился к воде и, помахав мне на прощание подводным фонарем, исчез под маслянистой пленкой. Но не прошло и минуты, как он вынырнул, держа за шиворот... утопленника. Ухватившись свободной рукой за торчавшую из стенки восстающего деревянную пробку, он сделал мне знак, чтобы я вытащил беднягу. Я бросился в штрек, сорвал со стенки проволоку, к которой когда-то крепились силовые кабели, и поволок ее к восстающему. Коля, чуть не проткнув гидрокостюм, обвязал утопленника подмышками и ушел под воду.

Я с трудом втащил труп в подходную выработку и стал его рассматривать. Наверняка он провел в воде более года – мягкие его ткани побелели и стали студнеобразными; они легко отставали от костей. Глаз у него не было – они, видимо лопнули от газов. С трудом сдерживая рвотные позывы, я взялся за проволоку и отволок утопленника в штрек.

Вернувшись к восстающему, я стал смотреть вниз. Масляная пленка, покрывавшая воду, разошлась по сторонам и я мог видеть, как Коля медленно опускается в подсвеченной его фонарем воде. Через двадцать минут я его уже не различал.

"Кто же это? – думал я об утопленнике. – Более года в воде... В кисель совсем превратился... На затылке – дыра... Наверное, их было двое... И после того, как последний дипломат с долларами исчез под водой, один из них кончил другого. И так впечатлился содеянным, что убежал, за собой не прибравшись... А, может быть, не было второго? А беднягу этого... Шура кончил? Как Хачика очередного? У Юдолина на черепе дырка в том же самом месте..."

В это момент в штреке раздался какой-то невнятный шум, я резко обернулся, но ничего не увидел... Но звуки продолжали раздаваться и шли они явно из штрека.

"А я не взял с собой пистолета!" – подумал я, чувствуя, как мурашки бегут по спине.

Я не знал, что и делать. Коля с минуту на минуту должен был подать знак на подъем добычи. Но, в конце концов, я решил взглянуть на источник шума. Потушив фонарь, я крадучись подошел к устью подходной выработки и стал вслушиваться. Но не услышал ни единого звука. И когда я уже решил возвращаться, звуки повторились. И я узнал их! Это крысы грызли то, что осталось от бедного утопленника!

Плюнув в их сторону, я возвратился к восстающему и увидел, что Коля подымается. Его фонарь был направлен прямо вверх и в воде я мог видеть яркий, колеблющийся из стороны сторону сноп света.

Через десять минут Коля вынырнул, снял маску и, схватившись за торчавшую из стены деревянную пробку, начал истерично матерится.

– Сука! Сука! – кричал он, отплевываясь и распирая по лицу выступившие слезы. – Надо же так вмазаться! Вот, сука!

Я помог ему подняться, снял баллоны и... увидел, что гидрокостюм его разрезан от поясницы до правой ягодицы! Сквозь разрез было видно, что не обошлось и без повреждения Колиной шкуры и его плавок. Ни о чем не спрашивая, я залепил Колину рану пластырем, посадил его у стенки и дал напиться крепкого черного чая, принесенного нами в термосе. Напившись, Коля успокоился и начал рассказывать: