Сумасбродка

Видя, что гостя, который чувствует себя здесь как дома, не пересидишь и поговорить с Зоней он уже не сможет, Эварист попрощался в ту самую минуту, когда Теофил крикнул служанке, чтобы та подавала чай.

Поразительно, что Зоня переносила его нарочитую бесцеремонность безропотно, только по временам хмурила брови и поджимала губы, готовая взорваться, но этот сильный человек неизменно брал над ней верх.

Эварист вернулся домой под тяжелым впечатлением, как обычно после свидания с Зоней. Невыразимая жалость к заблудшей этой девушке долго не давала ему чем-либо заняться. Он думал, вздыхал и, устав от бесплодных размышлений, прибегнул к единственно помогавшему ему в таких случаях лекарству — засел за книги и стал работать.

Выл уже поздний вечер, стояла дивная теплая осень. Незаметно наступила ночь, и тишина ее настолько способствовала работе, что Эваристу не хотелось прерывать ее. Он избавился от назойливых мыслей, с головой уйдя в занятия, и не заметил, как часы, стоящие на камине, пробили полночь. В доме все уже спали, а может, просто затихли. Открытое окно его комнаты выходило на улицу; глухое молчание тихого предместья лишь изредка прерывали шаги запоздалого прохожего, приближаясь, а потом замирая вдали.

Было около часа ночи, когда среди этой сонной тишины ухо его уловило какой-то странный шорох, доносящийся с улицы. Кто-то шел, вернее бежал, шаг был поспешный, неровный, слабеющий. Вот возле дома послышался приглушенный голос, прерываемый плачем, как бы стон тихий, в дверь постучали легонько…

Эварист выглянул в окно и в темноте разглядел, что кто-то стоит у входа. Женщина… Опершись головой о дверь, она бессильно стучала в нее кулаком. Движимый предчувствием, Эварист схватил свечку и кинулся вниз по лестнице посмотреть, кто это мог быть.

Отворив дверь, он увидел перед собой Зоню с распущенными волосами, полуодетую, в наскоро накинутом платке. Лицо ее выражало безумие, глаза тревожно бегали, уста не могли вымолвить ни слова. Дрожащими руками она указывала куда-то позади себя.

— Я убила его, — крикнула она, — спаси меня! Не знаю, не знаю, что мне с собою сделать, — я убийца.

Говорить она больше не могла, оперлась о стену и в полуобморочном состоянии прижалась к ней горячим лбом, будто хотела остудить его.

Эварист, не понимая, что с ней, схватил ее за руку и чуть ли не силой повел к себе в комнату. Она шла, покорная, послушная, постанывая и тяжело дыша, а когда они поднялись наверх, тотчас упала в кресло и закрыла Глаза.

Эварист подал ей воды, она оттолкнула стакан.

— Ради бога, скажи, что произошло? — вскричал он.

— Я убила его! — ответила Зоня, порываясь вскочить с кресла, — но я не виновата. Ведь я сто раз ему говорила, что револьвер у меня всегда при себе, что он не смеет переступать порог моей комнаты в такое позднее время. Я легла спать, а бесстыжая служанка открыла ему дверь, и он посмел войти ко мне ночью. Горела лампочка — я не переношу темноты, — и я увидела, что он идет прямо ко мне. Я закричала, что буду стрелять, а он не слушал, смеялся, бросился ко мне.

Она закрыла глаза руками.

— Он упал весь в крови! Я убила его, да! А как я его любила. О, я несчастная! Так и вижу, как падает он со стоном, схватившись за грудь и крича: «Сумасшедшая!» Да, я сумасшедшая, подлая… Только лишить себя жизни осталось.

Унять ее стоны и плач было невозможно. Не зная, что ему делать, Эварист колебался: пойти узнать, что там с Загайло, или стеречь ее тут, чтобы с собой не покончила.

Пока он боролся с сомнениями, Зоня вскочила вдруг с кресла и крикнула:

— Пойдем со мной! Я должна быть там, на месте преступления, убегать нельзя и лгать тоже. Я не стыжусь того, что сделала, только жалею, ох как жалею! Как мне жить без него? И на что мне теперь жизнь…

Закутавшись поплотнее в платок, она побежала к дверям, нетерпеливо торопя Эвариста:

— Пойдем, пойдем! Пойдем туда, я должна быть там…

Эварист, почти не понимая, что он делает, — задумываться было некогда — схватил шляпу, а она с силой продолжала тянуть его, беспрестанно повторяя:

— Пойдем! Идем!

Улица была пустынна. Зоня, не разбирая дороги, почти бежала, поминутно падая, так что Эваристу пришлось поддерживать ее. Когда они подошли к дому, Зоня остановилась и тревожно поглядела на окна.

Эварист с первого же взгляда понял, что ничего страшного, как представлялось это Зоне, не случилось. Возле дома не было ни особого движения, ни сборища людей. Дом стоял черный, молчаливый, только входная дверь, из которой выбежала Зоня, была полуоткрыта, свидетельствуя о том, что никто потом не выходил из дома и даже не заметил, что дверь незаперта.

Это безмолвие и Зоне показалось странным. Успокоившись немного, она повела за собой кузена. Во дворе было тихо и пусто, только дверь ее квартиры на втором этаже отворена была настежь, и там горел свет.