Сулла

Однако такой взгляд на события — явное заблуждение. Ведь и в 103 году коллегой Мария был аристократ Луций Аврелий Орест, потомок двух консулов.[352] Кроме того, Катул принадлежал хотя и к знатной, но пришедшей в упадок фамилии:[353] после 221 года[354] ее представители не упоминаются среди римских магистратов.[355] Правда, они продолжали пользоваться определенным весом в глазах нобилей, коль скоро женой Квинта Катула стала дочь одного из знатнейших римлян, консула 140 года Квинта Сервилия Цепиона.[356] Но все же на выборах в консулы на 106, 105 и 104 годы Катул потерпел поражение — три неудачи подряд означали погружение в политическое небытие. На 103 год он даже и не выставлял свою кандидатуру.

И вдруг — о чудо! — в 102 году он становится консулом! С чего вдруг нобили, прежде равнодушно наблюдавшие за его неудачами, оказали ему поддержку? Решающую роль сыграла, надо думать, позиция Мария. Повидимому, он не просто «согласился» взять Катула в коллеги, а сам активно выступил за его избрание.[357] Почему так поступил победитель Югурты, понятно: мать Катула позднее стала супругой одного из Цезарей,[358] а с ними, как известно, Марий был в родстве. К слову сказать, Юлии Цезари на тот момент так же, как Корнелии Суллы и Лутации Катулы, утратили прежнее влияние и стремились вернуть его.[359] Избавляя Катула от политической смерти, арпинат наверняка рассчитывал приобрести в его лице благодарного союзника. Это усилило бы позиции Мария вдвойне, поскольку пошло бы и на пользу его союзникам Цезарям. Увы, он жестоко ошибся, но поймет это позднее.

С появлением на сцене Квинта Лутация Катула изменилась судьба Суллы. Плутарх пишет, будто полководец почувствовал, что своими успехами «восстановил против себя Мария, который уже не хотел поручать ему никаких дел и противился его возвышению». Поэтому-де Сулла и сблизился с Катулом, «прекрасным человеком, хотя и не столь способным полководцем» (Сулла. 4.3–4). Катул «в военном отношении был ничтожеством и потому, как, повидимому, полагал Сулла, не сможет впоследствии украсть славу его побед, но, как окажется потом, в этом отношении он жестоко ошибался. Марий охотно отпустил Суллу. Он не забыл, как тот хвастался несколькими годами раньше [пленением Югурты], а новая выходка Суллы[360] должна была еще больше вывести его из себя».[361]

Казалось бы, все ясно — столкнулись два честолюбия, повторялась история вражды между Марием и Метеллом.[362] Но не забудем: Плутарх опирался прежде всего на воспоминания диктатора, который не упускал случая сказать о Марии что-либо нелестное и продемонстрировать, что тот завидовал и вредил ему с самого начала. Поэтому определенно можно утверждать лишь одно: Сулла поступил под начало Катула, под чьим командованием и служил до конца войны.[363] А вот почему — уже другой вопрос. Позволим себе предположить следующее. Марий прекрасно знал, что его коллега по консулату не блещет военными дарованиями. Однако он отнюдь не желал, чтобы германцы разгромили Катула, и решил помочь ему, отправив в его штаб одного из лучших своих офицеров — Суллу.[364] Причем дело было не только в дарованиях последнего. Сулла был человеком того же круга, что и Катул, и тот гораздо легче нашел бы общий язык с ним, чем с менее родовитыми помощниками Мария. Так что речь шла не о конфликте с полководцем, а о новом ответственном поручении. И решение главнокомандующего направить к Катулу именно Суллу для обеспечения взаимодействия, как мы увидим ниже, вполне себя оправдало.

Повидимому, именно тогда, а не сразу после Югуртинской войны и началось постепенное охлаждение между Марием и Суллой. Последний явно чувствовал себя более уютно в штабе рафинированного аристократа Катула, нежели доблестного, но не слишком утонченного Мария. Квинт Лутаций Катул был человеком высокой культуры, видным оратором и писателем. Цицерон вывел его в качестве одного из участников знаменитого диалога «Об ораторе». Он писал о коллеге Мария: «Квинт Катул отличался широкой начитанностью, необычайной мягкостью, как в характере, так и в слоге, безупречной чистотой латинского языка; это можно видеть и по речам, и особенно по его книге о своем консульстве и других деяниях». Правда, «чистота его речи славилась только потому, что у него были приятный голос и мягкое произношение» (Цицерон. Брут. 132; 259). Но это уже, что называется, детали. Ясно, что для Суллы, также не чуждого изящной словесности, Катул был куда более приятным собеседником,[365] чем неотесанный Марий. Не могла ему не импонировать и мягкость его нового начальника, контрастировавшая со строгостью и взыскательностью Мария.

Сближало обоих нобилей и еще кое-что. Если все-таки первой женой Суллы была именно Юлия (см. выше), то он приходился родственником Катулу, также связанному узами родства с Юлиями. Но главное — оба принадлежали к фамилиям, чья слава осталась позади, и оба, надо полагать, мечтали вернуть эту славу собственными деяниями. И им это удастся, хотя и по-разному.