Сулла

И еще: Саллюстий неспроста оговаривает, что квестор не отзывался дурно о вышестоящих лицах. Это очевидный намек на Мария, который поносил Метелла, когда тот не пускал его в Рим на выборы консула (Югуртинская война. 64.5).[257] Но сравнение это не вполне корректно: когда Марий начинал службу, он тоже наверняка не злословил о командирах. Квестор еще не имел причин для вражды с главнокомандующим. Они появятся позже, когда Сулла уже не будет подчиненным Мария. Тогда и средство борьбы будет иным — не только клеветнические речи, но и оружие. Однако все это еще впереди.

И все же привыкание к новой обстановке, повидимому, потребовало от Суллы известных усилий: одно дело актерская компания, другое — военный лагерь. Кроме того, природа тех краев куда как отличалась от италийской: огромные безлесные пространства, покрытые кустарником степи и горы, солончаки, жаркие дни и холодные ночи, когда может замерзнуть вода. Ни мягкой постели, ни роскошных бань, ни изысканных блюд. Но Сулла с честью выдержал испытание.

А что же делал Югурта, пока основные силы противника во главе с Марием воевали в Западной Нумидии? Времени даром он не терял и сумел отбить у римлян Цирту,[258] захваченную ими еще в конце 108 года.[259] Марий двинулся на отвоевание столицы Нумидии. Однако путь ему преградили объединенные силы Югурты и Бокха. Римляне были оттеснены на холмы. Сулла же получил приказ остаться с всадниками у источника — в противном случае, очевидно, римляне могли остаться без воды, так что задача была весьма ответственной и к тому же опасной. Цари уже считали себя победителями, однако они недооценили противника: на рассвете, когда их воины уснули после ночных пиршеств, Марий организовал нападение на варваров и обратил их в бегство (Саллюстий. Югуртинская война. 97–99; Орозий. V. 15. 10–17).[260]

После этого римляне продолжили марш на Цирту. Правый фланг наступавшей армии охраняла кавалерия Суллы, левый — вспомогательные отряды во главе с легатом Авлом Манлием (Саллюстий. Югуртинская война. 100.2). Если верить античным источникам, то в предыдущей битве враг был разгромлен наголову. Но всего через четыре дня Югурта и Бокх выставили новую армию — очевидно, недавнее поражение отнюдь не было столь тяжелым. По-видимому, Марию просто удалось прорваться через ряды врагов, нанеся им серьезные потери.

Завязалась новая схватка. Югурта попытался обмануть врагов, крича, будто только что убил самого Мария. Да и натиск варваров был достаточно силен сам по себе, коль скоро ряды римской армии заколебались. Однако Сулла с конницей атаковал фланг мавретанских войск. Марий воспользовался замешательством противника и организовал контрудар. В итоге нумидийцы и мавретанцы потерпели полное поражение (Саллюстий. Югуртинская война. 101; Орозий. V. 15. 18).

Бокху пришла пора задуматься: не ошибся ли он, поддержав зятя в борьбе против столь опасного врага? Конечно, родственные узы — дело святое, но стоит ли ради них рисковать своими владениями, а то и короной? В конце концов мавретанский царь направил к римлянам послов с предложением о переговорах.[261] Марий не стал отказываться и поручил дипломатическую миссию проквестору Луцию Сулле и легату Авлу Манлию (Саллюстий. Югуртинская война. 102.2; Диодор. XXXIV. 39).

Саллюстий мастерски изображает диалог Бокха и Суллы. Последний велеречиво рассуждает о том, что царь, «наилучший из людей», пятнает себя союзом с таким негодяем, как Югурта; что римляне привыкли искать себе друзей, а не рабов, а потому дружба с ними выгодна; не стоит испытывать судьбу, правящую всеми делами человеческими, и отказываться от мира с римлянами, пока они к нему готовы; каковы же римляне в бою, царь и сам знает (Югуртинская война. 102. 511). За всем этим стоит горькая ирония — своего друга и союзника Адгербала римляне бросили в беде, и никаких выгод он от дружбы с ними не получил;[262] рассуждения о том, что Бокх — наилучший из людей, не столько дань этикету, сколько издевка — Саллюстий постоянно подчеркивает коварство и непостоянство царя (см. 88.6; 102.15; 103.2; 108.3; 113.2); Югурту, своего зятя, мавр все же выдаст (Плутарх. Сулла. 3.5). Да и завершение речи Суллы обнажает суровую истину — военная сила римлян царю хорошо известна.

Бокх отвечал, что в свое время отправлял послов в Рим с предложением дружбы, но его инициативу отвергли. Воюет он с римлянами потому, что они вторглись в ту часть Нумидии, которая теперь принадлежит ему по праву войны (то есть попросту обещана Югуртой как плата за союз против Рима). Впрочем, царь готов отправить в Рим послов для ведения переговоров, если Марий не возражает (Саллюстий. 102. 12–14).

У Аппиана, напротив, речь перед Бокхом держит Манлий (Маллий). Он объяснил царю, что Западную Нумидию, на которую претендует царь мавров, римляне в свое время даровали Масиниссе, оставляя за собой право в любой момент отобрать ее. Это они и сделали, ибо Югурта стал их врагом (Нумидика. 4. 2–3). Повидимому, говорили с Бокхом оба полководца, хотя Сулла в мемуарах упомянул только о себе.