Сулла

К тому же армия была лишь инструментом, который использовали в своих интересах полководцы, чаще всего нобили, и именно борьба между нобилями за первенство сведет в могилу Республику.[233] Саллюстий, как мы видели, связывал прием Марием в войско неимущих с его стремлением к господству. Но, создав «армию нового типа», консул «выскочка» поведет ее не на Рим, а на Югурту, а затем против германцев, после разгрома которых распустит солдат. А легионы на город двинет патриций Сулла.[234] И Жером Каркопино, говоривший об отсутствии «подлинного патриотизма» у солдат-пролетариев (см. выше), не обвинит Суллу в том, что он — не патриот.[235]

Между тем capite censi и пролетарии понемногу записывались в войско Мария. Среди них наверняка было немало тех, кто горланил на митингах, где плебейские трибуны обвиняли виднейших сенаторов в продажности. Вступая в армию, они обретали надежду на будущее: при удаче их ждала добыча, может, даже чин центуриона и — предел мечтаний — земельный участок.[236] Это позволило бы им превратиться из люмпенов в уважаемых людей хотя бы в одном из италийских городов. Конечно, на такое можно было рассчитывать лишь при чрезвычайном везении, многих ждала гибель в боях или от болезней, но жизнь в Риме таила не меньше опасностей — грязь, нищета, плохая и скудная еда, тесные и неудобные жилища в инсулах, пьяные драки, те же болезни и многое другое. В любом случае перед новобранцами открывалась возможность увидеть иные страны, испытать новые впечатления, к тому же теперь они были не презираемыми изгоями, а защитниками отечества. Поэтому за Марием, если верить Саллюстию, пошло даже больше людей, чем первоначально предполагалось (Югуртинская война. 86.4).[237]

Фактическая отмена ценза при наборе в армию повлекла за собой изменения в ее структуре и обучении. Если раньше в соответствии с имущественным положением легионеры делились на принцепсов, гастатов и триариев, то есть солдат первого, второго и третьего рядов, то теперь это деление исчезло, ибо цензовые различия утратили значение. Соответственно унифицировалось обучение воинов. Благодаря множеству добровольцев численность легиона увеличилась с 4200 до 5000–6200 человек. Если прежде легионы подразделялись на 30 манипул (100–120 солдат), то теперь манипулы стали сводиться в когорты, по десять в каждом легионе (примерно 500 человек). Сами легионы состояли из римских граждан, а во вспомогательных войсках (auxiliae) и коннице все больше возрастала роль союзников Рима.[238] Особенную известность снискали испанские всадники и балеарские пращники.

Итак, предстояла новая кампания в Африке. Марий отправил туда легата Авла Манлия с деньгами для уплаты жалованья, новым оружием, продовольствием, а по окончании набора в легионы прибыл сам. Метелл был крайне уязвлен тем, что его отстранили от руководства боевыми действиями, которые он вел весьма успешно. По словам Саллюстия, он «не огорчался бы так сильно, если бы отнятую у него провинцию отдали кому-либо другому, только не Марию». Поэтому Метелл не пожелал даже встречаться с Марием, чтобы передать под его начало войско, — это сделал его легат Публий Рутилий Руф (Саллюстий. Югуртинская война. 82.3; 86.5; Плутарх. Марий. 10.1).

Сам полководец отбыл в Рим, где, по словам Саллюстия, неожиданно для себя встретил радушный прием, «ибо ненависть улеглась, и народ оценил его так же, как отцы-сенаторы» (Югуртинская война. 88.1). Удивляться этому не приходится — часть сторонников Мария отбыла вместе с ним, а у Метелла и его друзей было достаточно клиентов, чтобы организовать ему восторженную встречу. Однако это лишь часть правды — плебейский трибун Манлий Манцин, по чьему предложению Марию поручили ведение войны в Нумидии, обрушивался во время сходок с нападками на Метелла.[239] Тот не остался в долгу: «Что касается его, квириты, поскольку он чересчур высокого мнения о себе, если постоянно называет себя моим врагом, то я его ни другом себе не признаю, ни за врага не считаю, более говорить о нем не буду» (Авл Геллий. VII. 11. 2–3)*. В 106 году Метелл отпраздновал триумф и получил почетное прозвище Нумидийского (Беллей Патеркул. П. 11. 2).

Марий тем временем взялся за дело, и, надо заметить, весьма грамотно. Он обрушился на еще неразоренные области, давая воинам возможность обогатиться за счет грабежа, причем солдаты получили в свое распоряжение всю добычу, тогда как обычно полководцы требовали сдавать ее в их распоряжение и лишь потом выдавали какую-то долю захваченного.[240] Это, естественно, стимулировало активность воинов. Но главное, пожалуй, было в другом — требовалось превратить массу новобранцев в настоящих бойцов. Поэтому Марий завязывал мелкие стычки, в которых новички чувствовали себя куда увереннее, чем если бы их сразу бросили в серьезные операции. Набравшись опыта, они, если верить Саллюстию, стали столь же доблестными, сколь и ветераны. Строго следил полководец и за дисциплиной (Югуртинская война. 87. 1–3; 88.2).