Сулла

И еще один чрезвычайно важный момент, о котором сознательно умолчал Саллюстий: в 113 году началась нелегкая война Рима с германскими племенами кимвров (см. о ней ниже). Шли бои во Фракии, где племена скордисков разбили Порция Катона. В таких условиях распря между нумидийскими царьками вызывала у сената мало интереса.[189] Стоило крепко поразмыслить, кому помогать — рисковавшему за Рим жизнью Югурте или вызывающему презрение своим бессилием Адгербалу?[190] Ведь второе означало долгую и тяжелую войну, и понять осторожность сената можно.[191] Собственно, занятость Рима на стольких фронтах объясняет и упорство Югурты — он, видимо, рассчитывал, что у римлян просто не дойдут до него руки. Да и, вообще говоря, римских интересов он формально не задевал, пока во время взятия Цирты не уничтожил группу италийцев.

Понятно становится и поведение римских военачальников в Нумидии — они вовсе не саботировали ведение боевых действий. Кальпурний Бестия просто захватил то, что было захватить легче всего, а дальнейшая война требовала большого напряжения сил и значительных подкреплений. Мог ли он рассчитывать на них в условиях германской угрозы? Сомнительно. К тому же Югурта придерживался партизанской тактики, которая при поддержке населения давала ему возможность сопротивляться очень долго. Благоразумные Луций Кальпурний и Марк Скавр предпочли «мягкую» капитуляцию. Они защитили честь Рима с минимальными затратами,[192] и упрекать их, в сущности, не в чем.[193] Так поступил, например, в 151 году в Испании проконсул Клавдий Марцелл. В условиях одновременной тяжелой войны на юге и в центре Пиренейского полуострова, когда сил для решительной победы на обоих фронтах не хватало, он убедил кельтиберов признать полную и безоговорочную капитуляцию, deditio, а в обмен выдвинул приемлемые условия мира. Стороны пришли к соглашению, сенат не без ворчания утвердил договор, и на восемь лет в Ближней Испании воцарилось спокойствие.[194]

В Нумидии ситуация была сходной, и почему было не попробовать тот же трюк? Но у Кальпурния и Скавра он не вышел — «партия войны» в Риме оказалась сильнее. Экстремисты добились продолжения борьбы «до победного конца», не зная и не желая знать, насколько трудная задача стоит перед римскими войсками. Даже когда за дело возьмутся «всерьез», конфликт затянется еще на долгих четыре года. Это ли не доказательство правоты Кальпурния Бестии и Эмилия Скавра, якобы продавшихся Югурте?[195]

А как же поездка Югурты в Рим? Почему его там не схватили? Саллюстий уверяет, что на сходке от него потребовали назвать имена сенаторов, которым он давал взятки, но подкупленный им плебейский трибун Бебий запретил ему отвечать, и народ ушел, «осмеянный» (Югуртинская война. 34.1). После убийства Массивы Югурте велели уехать из Рима, и он, уезжая, воскликнул: «Продажный город! Он погибнет, как только на него найдется покупатель!» (35.10).

Но и здесь все не так просто. Далеко не все в сенате выступали за войну. А без его санкции магистраты вряд ли решились бы арестовать царя. Об убийстве и говорить не приходится — Югурта наверняка следил за своей безопасностью. Что же касается случая на сходке, то где уверенность, что Саллюстий правильно передал случившееся? Ее участники не могли быть беспристрастными свидетелями. Да и мемуаров из них наверняка никто не оставил. А с какой чудовищной силой и скоростью «сплетни в виде версий» искажают подлинные факты, хорошо известно. Кроме того, от царя требовали выдать имена мнимых взяточников, но кого он мог назвать? Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Вполне возможно, что Бебий просто запретил Югурте произнести речь в свое оправдание.[196] А «взяточников» — Луция Опимия, Луция Бестию, Спурия Альбина — осудили и без его показаний (Цицерон. Брут. 128). Марку Скавру не только удалось избежать суда, но и самому войти в состав комиссии по расследованию коррупции и добиться избрания в цензоры на 109 год.[197] Это и неудивительно — ведь комиссия, повидимому, была назначена сенатом, принцепсом которого Скавр являлся.[198] Саллюстий же, к слову сказать, хотя и твердил о взяточничестве нобилей, сам с неодобрением писал, что следствие (quaestio) велось «строго и придирчиво, в угоду толкам и разыгравшимся страстям народа» (Югуртинская война. 40.5).[199]