Сулла

Снова началась осада и «война двух башен». Архелай приказал соорудить огромную башню на стене прямо напротив римского осадного сооружения, которое понтийцам не удалось сжечь в ту бурную ночь. С этих башен враги взаимно осыпали друг друга всеми видами метательных снарядов; наконец Сулла, установив на своей башне катапульту, выпускавшую по двадцать тяжелых свинцовых снарядов разом, расшатал башню Архелая и сделал ее неустойчивой, так что тот счел за лучшее вывести из нее своих людей, а саму башню переместить со стены вниз.

Пока происходили все эти бои, инженерные работы по сооружению насыпи не прерывались. Но вот наконец настал тот момент, когда на ней можно было устанавливать осадные орудия. Их стали придвигать и втаскивать на насыпь — но в это время она вдруг начала стремительно проседать. Это Архелай не сидел сложа руки, а подвел под нее подкоп, незаметно вынося из него землю. Римляне успели оттащить орудия и вновь насыпать землю на нужную высоту. Однако понтийский подкоп дал Сулле хорошую возможность для ответных мер — и вот, идя по следам понтийских «кротов», римляне начали подкапываться под крепостную стену. Это была трудная и опасная работа, тем более что под землей, в кромешной тьме, римские воины сталкивались с понтийцами и вступали с ними в ожесточенные схватки. Когда подкоп был подведен под самую стену, Сулла приказал бить по ней тараном — и в конце концов она рухнула прямо напротив сооруженной Архелаем осадной башни. Это сооружение стало следующей целью атаки — на ее штурм были брошены самые отважные воины с лестницами; ее осыпали горящими снарядами, и она запылала. Одновременно с этим при помощи пакли были подожжены и основания стены, которые держались деревянными балками; когда эти балки сгорели, рухнули еще несколько участков стены, а воинам, которые стояли на ее сохранившихся частях, казалось, что стена у них под ногами сотрясается и вотвот упадет. Казалось, успех был близок. В проломе Сулла возвел сторожевое укрепление, которое стало опорным пунктом для его воинов. Он постоянно сменял уставших, бросал в пролом все новые и новые свежие отряды со штурмовыми лестницами, подбадривал дрогнувших, то уговаривая их, то угрожая им, в общем, деятельно руководил штурмом. Однако численное превосходство понтийской армии все еще продолжало сказываться. Архелай сменил дрогнувших воинов новыми отрядами и вновь и вновь бросал их в атаку на римлян. Обе стороны сражались с исключительным мужеством, но, как известно, потери штурмующих обычно больше, чем у обороняющихся. В конце концов Сулла, озабоченный понесенным уроном, к удивлению неприятеля, велел протрубить сигнал к отходу.

Воины Архелая, отбив штурм, всю ночь трудились над восстановлением разрушенной части стены. Кроме того, изнутри, в районе бывшего пролома, было возведено дополнительное укрепление в виде полумесяца. Таким образом, Сулла, когда вновь решился на штурм и вошел в город на месте старого пролома, оказался в крайне затруднительном положении, попав под обстрел с флангов, и вновь был вынужден отступить. Таким образом, все попытки взять Пирей закончились ничем, и Сулла, продолжая его осаду, перенес главный удар на Афины.

Здесь шансов на успех было гораздо больше. По мнению Плутарха, «выжди Сулла немного, он без малейшей опасности взял бы Верхний город, уже доведенный голодом до крайности, но, стремясь поскорее возвратиться в Рим из боязни, как бы там не произошел новый переворот, он торопил события, не останавливаясь в ходе войны перед опасными предприятиями, многочисленными сражениями и громадными расходами, не говоря о прочих приготовлениях» (Сулла. 12. 2). Наверное, эти соображения верны лишь отчасти. Безусловно, Сулла стремился поскорее вернуться в Италию, но для этого необходимо было добить врага. Но вот взять Верхний город, то есть Афины, раньше, чем это произошло на деле, он вряд ли мог. Одно дело осаждать их, имея в тылу надежно заблокированного в Пирее и измотанного сражениями врага. И совсем другое, когда этот враг полон сил и, не будучи ничем связан, готов ударить в тыл при первой возможности. Кроме того, к моменту, когда Сулла решительно приступил к осаде, афиняне уже изнемогали от голода. В городе перерезали весь скот, варили и ели шкуры животных и жадно пили отвар из них; как говорили, уже были даже случаи людоедства.[930] Чтобы сделать блокаду города еще более плотной, Сулла приказал обнести его рвом, чтобы оттуда никто не мог выбраться даже поодиночке (Аппиан. Митридатика. 38. 147).