Сукин сын

Зося вспомнила, как Наташа обычно сидела: одна рука вытянута вдоль ручки кресла, а вторая через тело держит ее за локоть. Зося приняла Наташину позу и сосредоточилась. Она где-то читала, что, уподобясь мышечно, можно узнать ход мыслей другого человека. Зося сконцентрировалась, перед глазами мелькали картинки местной жизни. Что могло привлечь внимание Наташи? Что-нибудь колоритное. Странное. С чем ты не сталкиваешься каждый день. Наташа — девушка культурная, профессорская дочка, профессорская внучка. Что ее заело? Зосю начало клонить в сон, и ничто уже не помогало. Во сне ей приснилось, что она опять, уж в который раз подралась с Веркой Рублевой, а Авилов их разнимал.

Под впечатлением от дурацкого сна она собрала документы и заявление для милицейской академии и, чувствуя себя профнепригодной, двинулась на почту. Постояла у окошка, махнула рукой и отдала пакет, проследив, как он полетел в корзину для исходящих почтовых отправлений. «В жизни человека, Зоська, есть два важных выбора — профессия и жена. Ошибешься — дело швах», — подмигивал ей черноусый молодой папа, заговорщически кивая в мамину сторону, а Зося следила, сядет он на подсунутую кнопку или нет. Потом он пропал в неизвестном направлении, а Зося скучала. Может, он и ошибся с женой, но она-то любила его за веселый нрав. В почтовом ящике лежало письмо от Максима. Помнит, ждет, скучает. Растит дочку, работает. Точное описание дня, час за часом. И ни слова про любовь. Почему ей нравятся кремни? Хаджи-Мураты?

Следующей ночью ей снова приснилась драка с Веркой. Играла музыка, летели перья, сыпались удары подушкой, билось и хрустело под ногами стекло, взвивалась кривая занавеска. Сколько ж можно-то?

Апп! Ну не дура ли ты?

Глава 23 Очко

Она бежала к Шишкину, дрожа боками, как гончая на охоте, и ворвалась в кабинет, запыхавшись.

— Я, кажется, знаю!

— Тебе кажется или ты знаешь? Сядь, отдышись.

— Нужно идти к Верке.

— Почему к Верке? И кто это вообще?

— Пойдемте. Расскажу по дороге.

Они шли, пробираясь между комками замороженной земли, по картофельному полю. Вера открыла дверь трезвая и гладко причесанная, вежливо пригласила войти. Избенка блистала чистотой. Шишкин стукнулся головой о притолоку и растирал макушку.

— Чаю? — спросила скучная хозяйка.

— Спасибо, не надо.

За неимением стульев они сели на кровать и сложили руки на коленях.

— Может, водки? — съехидничала Вера.

— Да нет, — Зося и следователь переглянулись. Что-то тут было не так.

— А то пажалста, стоит вон. Я-то не пью.

— А что с тобой? — поинтересовалась Зося.

— Излечила, твою мать.

— Кто ж вам так судьбу исказил? — усмехнулся в усы Шишкин.

— Ты не смейся давай. Пришел тут хахакать, когда у людей горе.

— Да что случилось-то, Вера?

— Могу рассказать.

Вера вытащила из-под стола сломанный табурет, покачала головой и присвистнула.

— Весь дом поломатый. Сама ломала, как бешеная. Три дня сподряд, как поняла, что пить не могу, все крушила. Ты на чайник погляди! Во!

Она подняла чайник, погнутый ужасною силой, с ввалившимся боком и покосившимся металлическим носом. Следователь изумленно хмыкнул. Вера осторожно присела на край табурета.

— Слушать будете или хахакать? Ну, в общем, это девка меня испортила. И главное, девка-то тьфу, козявка. Я сама к ней прицепилась. Она пилит себе с сумкой, смешнущая, беретка на носу, штаны в клетку клоунские, так я ей подножку сделала, ясное дело, выпимши была. Не со зла, а так, посмеяться. Ну она и грохнулась на коленки. Тут меня хохот разобрал, чуть не разорвалась глядеть, как она на четвереньки встала. Я хохочу, она вроде побледнела, но так, незаметно, чтоб разозлилась, ручки отряхнула, платком белым вытерла и говорит, давай где-нибудь пива выпьем. Я отвечаю — а чего, мол, давай, я не гордая, с тобой выпью. Хоть у тебя одежа и подкачала. В стекляшке пива накатили, она говорит: надо в надежном месте вещь спрятать, но чтоб ни одна душа не прознала, надежно. Я говорю, ну давай, за бутылку я тебе спрячу. Ну, в общем, вещь спрятали, а когда она ее забирала, то тогда Константин мне зуб вышиб, я шепелявая была. Говорю ей — дай денег на зуб. А она: ладно, но, коли мое условие не выполнишь, он у тебя сломается и рот тебе в кровь изорвет. Клянусь, говорит, здоровьем всех своих предков. Я ей, конечно, не поверила, деньги взяла, условие ее нарушила, чтоб у Константина музыку не пропивать, и что ты думаешь? Ладно бы этот зуб мне рот порвал! Порвал, не сомневайся, так, что есть не могла. А потом что началось! Не приведи господи. Сперва по ночам давай вроде коты орать, но хуже, страшней. Заутробно. Неделю не спала. Потом забор упал, и все ночью. Грохот страшенный! Что, ну упал забор, а звуки зачем такие издавать, ровно шабаш какой? А потом и крыша рухнула, чуть не погребла, в полметре упало. Я спать вовсе перестала, ночью только звуки слушаю… Жду, что мои последние дни наступают. И пить боюсь. Живу со страхом внутри, как кол во мне встал, и не развернешься с ним.

Зося, сцепив губы, крепилась из последнего, но прыснула. Следователь предостерегающе стукнул по спине — мол, не кашляй. Зося побагровела.