Суфлер

Александра поднялась со стула. Ее обдала жаркая волна стыда и негодования. Стыдилась она своей прямоты, а негодовала, опять же, на себя. «Можно было соврать какую-нибудь ерунду, и он бы поверил, проверить-то нельзя! Что я наделала!»

– Нет, зачем же врете? – возразил Петр. Он говорил совершенно спокойно, без тени злобы. – Вы просто не хотите со мной откровенничать. Я вас могу понять. Вы меня впервые видите. Ну и я вас тоже, соответственно. Давайте на том и закончим.

Женщина подошла к нему почти вплотную и заговорила со всей доступной ей силой убеждения:

– Я не соврала, поймите, мне куда выгоднее было соврать! Но я сказала правду. Сами подумайте, ведь вы съели бы любую ложь! Я бы сказала, что Воронов послал меня сюда предложить для обмена какую-то картину, и этого было бы достаточно!

– А что ж не сказали? – со спокойной насмешливостью осведомился мужчина.

Замявшись, Александра развела руками:

– Да, сделала глупость. Но я не люблю врать. Потом чувствую себя оплеванной.

– Вы себя считаете порядочным человеком, да? – Петр снова заулыбался, но на этот раз в его улыбке появилось нечто сочувственное. Он смотрел на женщину куда дружелюбнее. – Приятное ощущение, конечно. А мне вот часто привирать приходится. Не врать, а именно привирать. Не обманешь, не продашь. Я маклер. Ну что, придется поверить, раз вы такая честная. А вам очень нужно знать, как выглядела женщина, которая приходила к матери?

– Поверьте, да! – взволнованно произнесла художница. Ее очень обнадежило то, что Петр впервые «подарил» загадочному посетителю пол – прежде он упорно умалчивал даже об этой подробности. – У меня есть предположение, что она самым тесным образом связана с этой историей, конкретно – с болезнью вашей матери. Неужели вам это безразлично? Вы знакомы с ней? Можете хотя бы примерно описать?

Вместо ответа Петр протянул руку. Удивившись, она приняла ее, ощутив в ответ довольно сильное рукопожатие. Ладонь у мужчины оказалась болезненно горячей и сухой, как нагретый на солнце пергамент. Александра вопросительно взглянула ему в лицо, но Петр не выглядел больным. Он снова улыбался ничего не значащей, пустой улыбкой, которая была ей так не по душе.

– Давайте-ка я вам лучше кое-что покажу, – предложил он и, не выпуская руки Александры, двинулся прочь из кухни. Женщине волей-неволей пришлось последовать за ним.

Они миновали комнату Валерия, и Петр открыл следующую дверь. Войдя, Александра оказалась в точно такой же узкой комнате-пенале, как и та, в которой обитал старший брат. У нее мгновенно заколотилось сердце, напрямую получив инъекцию знакомого яда – духа жадного коллекционирования.

Ибо в этой комнате, вне всяких сомнений, обитал коллекционер. Комната Валерия принадлежала книгочею, комната матери братьев ровным счетом ничего не говорила об увлечениях и роде деятельности ее обитательницы. Но здесь каждый предмет, каждая мелочь громко заявляли о том, чем занимается их обладатель.

Мебель в основном состояла из шкафов и сервантов – ничем не примечательных представителей шестидесятых и семидесятых годов прошлого века. Александра едва заметила простую железную койку, приткнувшуюся в дальнем углу, у балконной двери. Ее внимание было целиком занято содержимым сервантов, видневшимся за стеклянными дверцами и витринами. На шкафах громоздились друг на друге картонные коробки – прямоугольные обувные, круглые из-под шляп и посудных сервизов, тут же угрожающе кренились стопки виниловых пластинок, заросшие лохмотьями розовато-бурой паутины. Александра безошибочным чутьем антиквара ощущала: рядом дремлет, дожидаясь капризного взгляда обладателя, огромное собрание редкостных вещиц.

Подойдя к самому дальнему шифоньеру, Петр привстал на цыпочки и снял сверху одну из коробок, стоявшую не в штабеле, а особо. Привычно дунул на картонную крышку, и Александра загодя поморщилась, ожидая, что в воздух взметнется облако пыли. Но крышка оказалась чистой. Отнеся коробку к кровати и отвернув матрац, мужчина поставил ее на панцирную сетку.

– Идите, взгляните! – жестом пригласил он гостью, замершую на пороге. – И закройте за собой дверь.

Она послушно выполнила его указания и приблизилась.

Александра даже не предполагала, что именно может увидеть. В гостях у собирателей старины ей случалось разглядывать самые необычные вещи, и обычно она с первого взгляда хотя бы приблизительно угадывала их предназначение. Но на этот раз художница всерьез озадачилась. Чуть ли не впервые Александра не смогла сразу определить, для чего служили предметы, которые Петр предъявил, развернув черный полотняный сверток, оказавшийся внутри коробки.