Суер-Выер и много чего ещё

С утра шёл снег. Он ложился на землю и лежал кое-как, с трудом сдерживаясь, чтоб не растаять.

Еловые ветки были для него слишком живыми и тёплыми. На них снег таял, падал на землю мутными хвойными каплями.

Скоро после обеда снег перестал, и я подумал, что пора возвращаться домой. Огляделся — и не узнал леса, окружавшего меня. Всегда узнавал, а тут растерялся. Забрёл, видно, далеко, в чужие места.

Передо мной была заснеженная поляна, которая подымалась пригорком или, вернее, гривкой. Я решил взойти на неё, ещё раз оглядеться и, если не узнаю леса, — возвращаться к дому по собственным следам.

Перейдя поляну, я поднялся на гривку, огляделся. Нет, никогда я не видел этих ёлок и вывернутых пней, этой травы с пышными седыми метёлками.

— Белоус, — вспомнил я. Так называется трава. А местечко-то гиблое. Не хочется лезть в чащу, в эти перепутанные ёлки. Надо возвращаться назад, по своим следам.

Я оглянулся назад, на поляну, и обмер.

Прямо через поляну, поперёк, был отпечатан мой след, след — по которому я собирался возвращаться. Он пробил снег до земли. А сбоку его пересёк другой след, такой же чёрный и чёткий.

Кто-то прошёл у меня за спиной, пока я стоял на гривке.

2

Человека с яблоком в кармане я почуял издалека.

Я надеялся, что его пронесёт мимо, но он шёл прямо на меня.

В нескольких прыжках он вдруг круто свернул в сторону, поднялся на гривку и встал.

Этого человека я знаю давно. Сейчас немногие ходят по лесу, жмутся ближе к деревням. В общем-то, ходят трое.

Тот, первый, который гоняет зайцев.

Тот, второй, кто лает по-собачьи.

И этот — с яблоком в кармане.

3

Кто-то прошёл у меня за спиной, пока я стоял на гривке…

И ёлки чёрные, и серое меж ёлок — всё посветлело у меня в глазах и всё обесцветилось — только след чужой чёрным и чётким остался в глазах.

Как же так? Почему я не слышал? Кто это прошёл только что бесшумно за спиной? Я ещё не знал, кто это прошёл, и уже точно знал, кто это. Знал, а про себя как-то не мог назвать, не решался.

Готовый попятиться, спустился я с гривки и осторожно пошёл к месту пересечения следов. Для чего-то и пот полил с меня.

Я посмотрел на следы. На свои, на чужие и на их пересечение.

Чужой след был много больше моего, шире, мощней, и спереди отпечатались кривые когти. Когти эти не были распластаны по снегу, они были подобраны.

В том месте, где следы наши пересеклись, он — прошедший за спиной — остановился. Он постоял, подумал и вдруг поставил свою лапу на отпечаток моей ноги. Он как бы проверил — у кого больше?

4

…И этот, с яблоком в кармане.

Никогда он не подходил ко мне так близко. Раньше, когда он приближался, я всегда отходил в сторону. Не хочу, чтоб меня видели, неприятно. И на людей нападает ужас.

Человек с яблоком в кармане подошёл ко мне слишком близко. Надо было вставать.

Поднявшись, я вышел на поляну и увидел его спину, наверху, на гривке, в шуршащей траве.

И хотя я знал, кто это, — всё-таки подошёл понюхать его след.

От следа пахло тяжело — порохом, табаком, мокрой резиной, коровой и мышами. В деревне у них есть и крысы. А яблоко точно было в кармане.

Не удержавшись, я наступил на оттиск сапога. Я и прежде делал это, да он не замечал — на мху, на траве, на мокрой глине. Уж на мокрой-то глине мог бы и заметить.

Он всё не оборачивался, и я ушёл с поляны. Из ёлочек глядел я, что он делает.

5

Он как бы проверил, у кого — больше?

Его след был значительно больше — шире и мощней. И спереди отпечатались кривые когти.

Судорожно озираясь, я ковырялся в патронташе — есть ли пули? Пули были. Две. Круглые. Подкалиберные. Шестнадцатого калибра. А у меня двенадцатый, но оба ствола — чеки. Шестнадцатый подходит как раз. Я перезарядил ружьё. Прислушался.

Ни вздоха, ни треска сучка не слышал я, но слышал: он — пересёкший след — рядом.

Я как-то всё позабыл. Что-то надо было вспомнить. Что? Ах вон что — я ведь заблудился, я ведь заблудился и взошёл на гривку, чтоб оглядеться. Я ведь решил возвращаться обратно по своим следам.

Расхотелось. Возвращаться обратно по своим следам расхотелось.

Но и подниматься на гривку к шуршащей траве, искать дорогу в незнакомом лесу казалось безнадёжным.

Я стоял на месте пересечения следов и пытался сообразить, что делать.

«Всё это случайность, — торопливо думал я. — Случайно я его поднял, и он вышел на поляну за моей спиной. Он лёг здесь, в буреломе, среди выворотней-корней, но крепко ещё не заснул. Куда уж тут заснуть! Господи, какая зима! Мокрая, вялая, тепловатая… Сиротская зима… Сиротская… так говорят, потому что тепло в такую зиму сироте. Не так жутко, не так холодно в старом дырявом пальто. Но что-то ещё есть в этих словах — „сиротская зима“… Случайно я его стронул, и он вышел на поляну за моей спиной, постоял, примерил лапу к моему следу. Зачем? Может, пошутил? Вон, мол, какая у меня лапа. Пошутил и пошёл своей дорогой. А я мог идти своей, возвращаться домой по старому следу. Не на гривку же снова лезть!»

Немного успокоившись, я перешёл поляну и точно по старым своим следам ступил под густые ёлки.

Здесь было мрачно, и я пошёл скорее, чтоб сразу подальше уйти от опасного места.