Судья

Георг звонит через две недели. Я сразу узнаю его голос. — Господин Судья? Извините. Я не отрываю вас от важных дел? Важных дел у меня нет никаких. Я лежу на диване и слушаю классическую музыку, глядя в пятнистый, как лунная поверхность, потолок. — Господин Судья, может быть, вы найдете время встретиться со мной и с отцом? Он очень уважаемый в городе человек. Наверное, он отыщет аргументы, которых не хватило мне… — Молодой человек, — говорю я, поудобнее пристраивая трубку на подушке. На чем основана ваша вера в то, что некто, кому не нужно вознаграждение за мою голову, действительно существует? Слышно, как он сопит от радости. Вероятно, он ожидал, что я сразу положу трубку. Или грубо его обругаю — и тогда уже положу. — Как же, господин Судья! Просто по теории вероятности… Знаете, когда в университете мы учили психологию, нам говорили… Такого человека просто не может не существовать! — Давайте подумаем, — говорю я, легонько шевеля большими пальцами ног. Что за силы могут помешать кому-то убить меня ради вознаграждения? Во-первых, страх. Но по условиям задачи страх исключен — испытуемый должен быть уверен, что покушение удастся… — Да! — горячо подтверждает Георг. — Я за это ручаюсь! — Во-вторых, это может быть человек без воображения, — говорю я. — Такой, для которого назначенная за мою голову сумма — всего лишь пустой звук. И он пощадит меня по неведению. — Нереально, — говорит Георг тише. — Вы меня извините, господин Судья, но в нашем мире воображение — во всяком случае, когда дело касается денег развито у всех. Даже у маленьких детей. — В-третьих… — продолжаю я, делая музыку тише. — А если этот некто считает, что убивать нехорошо? Тем более человека, который не сделал ему ничего плохого… — Извините, господин Судья, — говорит Георг совсем тихо, — В нашем городе все считают, что если кто-то назначает за чью-то голову такие деньги значит, этот второй кто-то действительно в чем-то очень виноват. А умирают все; никто не бессмертен. Убийца, конечно, совершает злое дело, но… — Тогда вы противоречите сами себе, Георг, — говорю я. — Получается, что нет такой силы, которая удержала бы любого из вас от выстрела (разумеется, если вы точно знаете, что попадете в цель). А значит, весь проект обречен на провал, а вас, Георг, ждет потеря вашей доли в семейном деле. Он молчит в трубку. Долго молчит; мне, впрочем, спешить некуда. Я снова делаю музыку громче. — А вот моя Лада, — говорит он наконец, — считает, что в мире обязательно есть люди, которые откажутся. Когда я с ней, мне кажется, что она права. А когда я слушаю вас… — А она сама? Отказалась бы от денег, пощадила бы мою голову? Он снова молчит. — Мы не можем пожениться, — говорит он наконец. — Отец не разрешает. Это так унизительно… Быть вместе, но нищими. Ей придется бросить университет и идти работать прачкой или торговкой на рынке… А я, мужчина, должен буду на это смотреть? — Стало быть, эти деньги нужны ей больше, чем представление о бескорыстном мире, — говорю я. — Господин Судья, — возникает он после паузы. — Я ведь жертвую своей долей в семейном деле… Давайте хотя бы попытаемся, а? Не может быть, чтобы мы за тридцать дней не нашли какого-нибудь… дурачка. Не может быть, чтобы нам не повезло. Я очень прошу вас, соглашайтесь… А? — Последний вопрос, — говорю я. — Как вы считаете, устраивать людям испытание без их ведома — красиво?

* * *

— Это микрофон-петличка, — объясняет волосатый парень с татуировкой на запястье. — Вы приколете его, как булавку, на воротник, и на пульте услышат каждое слово: ваше и вашего собеседника. — Хорошо, — отзываюсь я. — А вот это наушник, — парень вынимает из коробочки круглую пуговку размером с ноготь мизинца. — Вы вложите его в ухо и сможете слышать режиссера и оператора… Они будут сообщать вам о ходе действий. Могут попросить поменять положение — чтобы не перекрывать партнера. И, конечно, предупредят об опасности… Я улыбаюсь. Парень верно истолковывает мою улыбку и отводит глаза. — А правда, что вы можете пулю на лету схватить? — спрашивает уже другим голосом. — Правда, — я хмыкаю. — Только это неприятно. Она горячая. — А как… — Не знаю. У нас в роду по мужской линии все такие. Теперь он хочет спросить, правда ли, что я осудил на смертную казнь десять невиновных или даже двадцать. Я морщусь, и он не спрашивает. Не решается; возвращается к делу: — Камер вы не будете видеть. Но оператор вам в наушник может сказать, где камеры. Самое интересное для съемок — это все-таки ваш партнер. Видеозапись — главный документ, подтверждающий, что он мог вас убить, но отказался. Поэтому будем снимать очень подробно… Глаза его понемногу затуманиваются. Он думает о том, что сделал бы с деньгами, обещанными за мою голову. Пытается не думать — но не может удержаться., Я не осуждаю его.

* * *