Судьбы вертящееся колесо

Он медленно ступал по каменным плитам в сопровождении молодых мунаджимов.[5] Голос его звучал утомленно, без прежней уверенности и властности. Даже после того как он ушел, этот монотонный, как проповедь, голос, казалось, еще долго звучал под сводами прохладных залов среднего яруса.

Сайд осмелился приблизиться к нему около нижней площадки большого квадранта, чтобы заговорить с ним, но остановился, увидев рассеянную отрешенность на его лице. Султан прощался с обсерваторией.

В тот день, после того как султан удалился, Сайд долго стоял у оконного проема с изразцовой решеткой и наблюдал за дорогой, ведущей в город. В вечерних сумерках по ней в сторону города не спеша двигалась небольшая группа всадников. Сайд следил за высокой фигурой султана до самого поворота, где дорога сворачивала за один из холмов Афрасиаба. За холмами лежал город, утопая в пышной зелени, сквозь которую пробивались десятки минаретов и куполов мечетей.

Сейчас Сайд стоял у того же окна. На город, как и тогда, спускались сумерки. Только дорога была пустынна. За холмами Афрасиаба из густой зелени выступали обезглавленные во время последнего землетрясения минареты и останки рухнувшей арки главного входа мечети Бибиханым.

Сайд тяжело вздохнул.

После гибели султана правители Самарканда менялись часто. Но жизнь в обсерватории неотвратимо угасала. Безвозвратно ушло в прошлое время, когда здесь же, в одном из залов нижнего этажа, читали вечернюю молитву, предшествующую ночным наблюдениям. А сейчас на лестницах и в переходах обсерватории раздавались поспешные шаги мунаджимов, учеников и служителей, спешащих в городскую мечеть.

На небе одна за другой появились звезды, казавшиеся Сайду осиротевшими.

«Что ждет нас в будущем? На нас будто надвигается что-то зловещее, как беззвездное земное небо.

Аллах избавил мавлана Казизаде от бремени этих нерадостных дней. Было бы тяжело смотреть в его бесконечно умные глаза после гибели султана. Лежит он сейчас недалеко отсюда, — голубой купол его гробницы на виду тех немногих, кто еще делает замеры на крыше обсерватории. А мавлана Али Кушчи давно уже покинул Самарканд, спасаясь от преследований. В эти дни он, наверное, проливает безмолвные старческие слезы по родным краям в далеком Истамбуле…»

Громкие голоса, донесшиеся снизу, отвлекли Сайда от грустных размышлений. В одном из них он узнал сухую трескотню смотрителя обсерватории. Тот с криком гнал кого-то от главных дверей. Сайда заинтересовала речь незнакомца. Смешивая тюркские, персидские и арабские слова, он умолял вызвать кого-нибудь из обсерватории.

— Уходи, бродяга, и без тебя достаточно грязи и хулы в этой обители! — кричал ему смотритель.

— Мне нужен Сайд. Дай мне Сайд, — настаивал незнакомец.

— Ради аллаха, оставь меня в покое, проклятый кафур. Ты отвлекаешь меня от вечерней молитвы. Если я опоздаю на нее, убью тебя!

— Позови Сайд, я хочу Сайд, — твердил незнакомец, словно в забытьи.

— Не стану я его искать! Клянусь аллахом, я не переступлю порога обители, проклятой моим пиром!

Сайд поспешил вниз.

У главного входа он застал смотрителя, дрожащего от ярости, и незнакомца — явно чужестранца. Увидев Сайда, смотритель свирепо прокричал ему в лицо, указывая на незнакомца:

— Мавлана, растолкуй этому бродяге, пусть убирается отсюда. Иначе я возьму грех на душу — раскрою ему череп. С меня достаточно того, что сторожу это грешное место, да будет оно проклято!

Сайд, не обращая внимания на крики старика, с интересом изучал в сгущающихся сумерках незнакомца, что добивался его вызова. Тот стоял в нескольких шагах, среднего роста, настолько худой, что его длинная, в невообразимых складках одежда была надета как будто на скелет. На удлиненном лице влажно поблескивали огромные черные глаза. Волосы его спадали до плеч.

— Я Сайд, что тебе нужно от меня?

Большие глаза незнакомца радостно сверкнули.

— Мавлана Сайд, мне надо с тобой поговорить, — на чистом арабском языке произнес он.

Сайд хотел было пригласить его в обсерваторию, но, взглянув на еще не остывшего смотрителя, понял, что тот будет всеми силами препятствовать этому. Он вежливым жестом предложил незнакомцу сопровождать его и пошел по запущенной цветочной аллее вдоль круглой стены обсерватории. Незнакомец последовал за ним.

— Долог был мой путь до тебя, мавлана.

— Откуда?

— От самого Истамбула.

Сайд остановился и крепко схватил его за локоть.

— От учителя Али? Как он там? Здоров ли?..

— Он умер. С тех пор минуло четыре месяца, — опустил голову незнакомец.

Сайд отпустил его. Они молчали. Откуда-то издалека, снизу, у сада, лежащего у подножия холма, где стояла обсерватория, доносился заунывный плач одинокого ная. Сейчас он заполнил все.

Сайд почувствовал, что привычный для него мир вдруг опустел. Он только теперь до конца понял, как много значил для него учитель, живший где-то далеко-далеко. «Аллах, прими в рай его душу… Пошлешь ли когда-нибудь на Землю таких людей еще? В последнее время ты только забираешь их к себе…»