Судьбы вертящееся колесо

После этого начался так называемый парад — смотр на лояльность перед председателем. Первый решил блеснуть своими глубокими соображениями Бузрукходжа Саидходжаевич. Он начал с того, что будучи секретарем Ученого совета по долгу службы подробно ознакомился с работой. Притом он-де получил огромное удовлетворение, и это чувство никак не может быть затенено не совсем удачным докладом диссертанта, что, по его мнению, является естественным следствием огромного перенапряжения и усталости после завершения такой серьезной работы. Потом Бузрукходжа Саидходжаевич очень тонко намекнул на беспредметность и неуместность вопросов тех двоих. В частности, он между прочим отметил, что чувствительность аппаратуры по элементам, которой здесь очень интересовались некоторые, не имеет никакого отношения к основным результатам диссертации, а сам вопрос насчет отнесения диссертации к чистой химии или к технике говорит только о невдумчивости и недопонимании работы спрашивавшими. Затем своим хорошо поставленным бархатным баритоном заговорил Моисей Львович. Озабоченным тоном, который для данного случая был удвоен против обычного, он начал говорить о безусловной актуальности и полезности работы. Выступление было, естественно, насквозь пропитано негодованием в адрес членов Совета, которые задают не совсем тактичные вопросы. С пафосом он сделал остановку на одном измерении, осуществленном диссертантом (к слову сказать, весьма стандартном), и это измерение в устах Моисея Львовича было возведено в ранг оригинального…

Через некоторое время почти все члены Совета один за другим реабилитировали себя за трусливое молчание в те критические минуты.

На лица «тех» двоих, отличившихся, нельзя было смотреть. У первого нервы сдали очень быстро. По-видимому, с таким единодушием в обелении черного он сталкивался в жизни впервые. Поняв, в какое глупое попадает положение, он встал и заявил, что теперь понимает всю важность и серьезность работы и вопросы свои снимает из-за их некорректности. Второй был близок к такому же раскаянию.

— Ну, нет, — спохватился я, только теперь вспомнив про свою «миссию». Такую возможность упускать нельзя. Чутье мне подсказывало, что до сих пор, из-за плохой ориентации в обстановке, этот человек говорил что-то близкое к правде, во всяком случае то, что думал. Пусть продолжит в том же духе.

Я послал к нему шайтана. Любитель вопросов попросил слово. Председатель, склонившийся уже к мысли, что парад-смотр и так слишком затянулся и пора остановить его, вдруг в силу нахлынувшего неизвестно откуда и совсем неуместного чувства демократизма решил дать возможность реабилитироваться и этому «грешному». Какая опрометчивость!

— Я все-таки не услышал ответа на вопросы, заданные мной и моим коллегой, — твердо заявил товарищ.

Публика, естественно, разинула рты. Такого она не ожидала.

— Ваш коллега, как вы должны были заметить, буквально минуту назад снял свой вопрос, признав его нелогичным. Пора бы и вам последовать его примеру, — с крайним раздражением ответил за диссертанта Алим Акрамович.

— Алим Акрамович, я считаю, что снятие вопроса моим коллегой — это его личное дело. Хотя, догадываюсь, почему он это сделал, но не хочу отвлекаться на такую мелочь, — заявил настырный товарищ. — Считайте, что у меня тоже возник тот же вопрос, и мне, в отличие от моего коллеги, хочется получить на него ответ, притом от диссертанта.

Что тут началось!.. Не диссертант, хотя он и осмелел к концу спектакля, а весь Ученый совет во главе с председателем как по команде набросился на «вольнодумца». Тема спора очень быстро ушла от диссертации (а науки она вообще не коснулась). Разговор был успешно переведен в русло личных препирательств. Вначале объект нападения успевал парировать атаки меткими замечаниями о «достоинствах» самих нападающих. Постепенно большинство начало одолевать его. Бедный шайтан, при всей своей проворности, видимо, не успевал выбрасывать на свет божий очередную, необходимую правду, запрятанную в темных лабиринтах мозга объекта. В конце наступление под внешне не выставляемым напоказ дирижерством Алима Акрамовича стало настолько интенсивным, что объект был не в состоянии даже рта раскрыть. Его не слушали, а мастерски продолжая и дополняя друг друга, закидывали контрвопросами, основная цель которых сводилась к тому, чтобы правдами и неправдами скомпрометировать «наглеца». Стенографистки обалдело слушали все это, опустив руки. При таких темпах они все равно ничего не успели бы зафиксировать.

Диссертант так и не вмешался в происходящее. Его испуганное вначале лицо постепенно приняло равнодушное выражение. Через некоторое время он уже спокойно, с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим — мол, как же сможет выкрутиться из этой заварухи нежданный критик его работы?

Под конец атакуемый сник, опустил голову и полностью замолк. Я вытащил листок и увидел только что возвратившегося шайтана. Он стоял весь в поту, также с виновато опущенной головой. Это был полный провал. Когда я покидал конференц-зал, сзади донесся довольный голос Алима Акрамовича: