Судьбы Серапионов

Прочитав в горьковской «Беседе» пьесу Лунца и узнав, что ее собирается поставить Александринский театр, А. И. Южин, которому острая пьеса приглянулась (он и сам был драматургом), решил, что ее стоит поставить в Малом. Пользуясь сложившимися добрыми отношениями с наркомом просвещения, Южин послал ему пьесу, чтобы заручиться политической поддержкой. (Заметим, кстати, что А. И. Южин с 1909 года возглавлял Малый театр; в 1917 году Временное правительство назначило его Комиссаром всех московских государственных театров; однако с приходом к власти большевиков не присягнувший им с лету Южин был понижен в должности до временного управляющего Малым театром. Директором Малого Наркомпрос назначил Южина как раз в описываемую пору — 25 мая 1923 года). Луначарский, постоянно переписывавшийся с Южиным, ответил на его обращение 16 июля 1923 года[655]; основная часть его большого письма была посвящена пьесе Лунца.

Разгромный анализ «Вне закона» Луначарский начинает с дипломатичной ремарки: «Пожалуйста, дорогой Александр Иванович, не подумайте, что я хочу каким-нибудь образом парализовать решение, принятое вами или Малым театром, но я не могу быть неискренним в моих отзывах». Далее следуют решительные заявления: «По-моему, „Вне закона“ — драма плохая. Во-первых, с политической точки зрения, я вас определенно уверяю, и надо сообщить об этом Александринскому театру в Петербург, наши коммунистические круги, да и сочувствующие нам круги примут ее за явно контрреволюционную». Мотивирует эти опасения нарком так: «Присмотритесь, какие тенденции руководят Лунцем. Народные массы изображены в виде безмозглого жестокого стада, их вождь Алонзо на наших глазах и без всякого психологического процесса, только при прикосновении к трону, превращается в тирана, гнусного преступника, изменившего своей идее и т. д. Что все это, как не самая отвратительная, самая безнадежно тупая критика революции вообще? Разве это верно, что революционеры, достигнув победы, превращаются в изменников своему слову, стремятся сесть на трон правителя, убить своих жен, чтобы жениться на принцессах и т. д.? Ведь все это одна сплошная ахинея» (интересно, что думал обо всем этом десять лет спустя уже бывший нарком?). Далее следует гимн большевистской революции и ее ста вождям («Я не знаю ни одного из ста вождей революции, кто не жил бы сейчас в общем скромной жизнью» и т. д.) и пылкое возмущение: «Какого же черта, в самом деле, станем мы ставить драмы, которые помоями обливают революцию, на наших глазах вышедшую с чрезвычайной честью из всех испытаний огромного переворота? У нас нет никаких Алонзо», а затем и строгий вывод: «Мой добрый совет вам: этой пьесы не ставить. Политически она вызовет скандал <…> Пьеса, по-моему, очень плоха»[656].

Руководил ли Луначарским только страх политического скандала, за который отвечать бы пришлось ему? Еще двумя годами раньше Луначарский писал: «У некоторых коммунистов есть тенденция к заподозрению контрреволюции под всяким листком и к проявлению власти, в то время как коммунисты должны были бы власть проявлять с неизменным отвращением. Ведь мы ненавидим власть и чужую, и свою»[657]. Но теперь времена изменились — в верхнем эшелоне большевистской партии шла смертельная схватка за власть, и хотя Луначарский фактически стоял в стороне от нее, не влиять на него это обстоятельство не могло.

А может быть, это была творческая зависть, или попросту — борьба с конкурентом, в которой все средства хороши? Но в сезон 1923–1924 годов пьесы Луначарского шли во многих театрах страны. В Петрограде — помимо «Канцлера и слесаря» и «Освобожденного Дон-Кихота» в Александринском, на сцене Михайловского готовили «Медвежью свадьбу», в Народном доме Л. Вивьен ставил «Поджигателей», их же поручили Н. Петрову к 7-й годовщине Октября в Александринке. Какой уж тут Лунц конкурент…

О дальнейших шагах Луначарского можно судить по тому, что уже 25 июля 1923 года он подписал постановление Наркомпроса, ставившее репертуар академических театров под свой личный контроль: «Признать, что плановый репертуар академических театров утверждается наркомом по представлению Главреперткома. Все изменения, предлагаемые Главреперткомом, при последующем контроле проводить с утверждения наркома»[658]. В силу этого постановления без согласия Луначарского изменение репертуарного плана Александринского театра стало невозможным.