Судьбы Серапионов

И вот при таких возможностях книга Лунца или хотя бы публикация его произведений в альманахе или журнале — не вышли. Может быть, друзья Лунца его забыли? Нет, конечно, его помнили. (Вот только два подтверждения. 25 июня 1928 года Федин писал Слонимскому из Берлина: «Вчера утром, перед отъездом из Гамбурга, был вместе со стариками Лунца на могиле Левы. Старики, конечно, не могут его забыть, очень убиваются, в доме у них — настоящий культ памяти о нем. Они очень понравились мне». Затем Федин подробно описывает надгробие Лунца (даже зарисовывает его), приводит надпись, сделанную на трех языках: по-русски (Левъ Натановичъ Лунцъ. Род. В Петербурге 2 мая 1901–5661, сконч. 9 мая 1924–5684), по-немецки (Dr. Leo Lunz…) и по-еврейски, и последнюю строчку на гранитном обелиске «Наш Левушка». «Очень было тягостно на кладбище, — заканчивает Федин свой рассказ, — и очень несчастны старики»[628]. Второе — из статьи М. Слонимского 1929 года: «Лев Лунц был центральной фигурой Серапионов, главным организатором группы. Из произведений Лунца особенное внимание привлекла трагедия „Вне закона“… Эта пьеса, переведенная на многие иностранные языки, вошла в репертуар театров Берлина, Вены, Праги и проч. Рассказы Лунца обнаруживали недюжинный талант»[629]).

Почему же Серапионам не удалось издать книгу Лунца в двадцатые годы, которые в послесталинское время воспринимались едва ли не как ренессансные для литературы и искусства?

Дело было только в цензуре. Задолго до литературного погрома 1946 года имя Лунца внесли в черные списки — в этом убеждает проведенное нами расследование. Стало устойчивой традицией, говоря о Лунце, вспоминать прежде всего его статью «Почему мы Серапионовы Братья?» (ее иногда называли декларацией Серапионов, хотя она, разумеется, была выражением лишь личного взгляда Лунца на литературу[630]). Эту статью Лунц написал вместо автобиографии, заказанной ему, как и всем Серапионам, петроградским журналом «Литературные записки».

Первоначально этот журнал назывался «Летопись Дома литераторов»[631]. Его редактором был журналист Б. И. Харитон, отец непременной участницы всех заседаний Серапионов Л. Б. Харитон и будущего создателя ядерного оружия в СССР академика Ю. Б. Харитона. Очень информативный двухнедельник, не допускавший прямых антисоветских высказываний, журнал «Летопись Дома литераторов» был запрещен на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) 3 марта 1922 г. (постановление подписано Молотовым); одновременно было запрещено регистрировать новые журналы без санкции Москвы[632]. Однако цензуру удалось провести. Б. И. Харитон подал заявку на издание нового журнала «Литературные записки», и 5 апреля 1922 г. Политотдел Госиздата (тогдашняя центральная цензура в Москве) сообщил, что с его стороны препятствий к изданию нового журнала не встречается[633]. (Заметим, что 25 марта 1922 г. было разрешено выпускать еженедельный журнал Серапионовых братьев под редакцией К. Федина[634] — но это издание не состоялось).

Уже 2 июня 1922 г. первый номер «Литературных записок» был отправлен в Москву[635]; следом вышел второй, затем — третий номер, значительная часть которого была посвящена Серапионам. Статью Лунца редакция подвергла аккуратной идеологической правке, опустив наиболее резвые выражения (Так, были исправлены фразы Лунца «Слишком долго и мучительно истязала русскую литературу общественная и политическая критика» и «Некоммунистический рассказ может быть гениальным, а коммунистический рассказ — бездарным»; опущены слова «„Бесы“ лучше романов Чернышевского» и т. д. По беловому автографу статья Лунца напечатана полностью лишь в 1995 году[636]). Однако эта правка журнал не спасла. 8 августа 1922 г. Политотдел Госиздата предписал своему петроградскому отделению: «По постановлению особой Комиссии предлагается закрыть журнал „Литературные записки“, не давая возможности его редакторам и сотрудникам создавать новые журналы»[637]. Власти, как видим, учли опыт реанимации «Летописи Дома литераторов».

Это постановление пришло в Петроград 11 августа, а днем раньше — 10-го — Петроградский политотдел Госиздата легкомысленно разрешил к печати подготовленный редакцией четвертый номер «Литературных записок»[638]. Номеру этому (а в нем должна была появиться рецензия Лунца на роман Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников»[639]), понятно, выйти не дали, а Б. И. Харитону на время спастись удалось — он был выслан из России и обосновался в Риге, издавал там газету, а в 1940 году после оккупации Латвии советскими войсками его депортировали в Сибирь, где он и погиб в 1941 г.

24 декабря 1922 года в Главлит (новая цензурная контора вместо упраздненного в сентябре 1922 г. Политотдела Госиздата) была препровождена заявка Серапионовых Братьев и издательства «Петроград» на выпуск двухнедельного журнала «Огоньки», поддержанная Петргублитом[640], но и этому плану реализоваться не дали.