Судьбы Серапионов

В 1963 году Академия наук выпустила 70-й том Литнаследства «М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка», в который, в частности, вошла избранная переписка Горького с Серапионами Зощенко, Кавериным, Слонимским и Фединым. Большой том был сдан в набор 15 марта 1962 года — в относительно либеральную пору, а подписан к печати 30 декабря 1962 года, когда уже возникли первые вспышки очередной политической кампании против свободомыслия художественной интеллигенции (первые стрелы ее полетели в художников — «модернистов, формалистов, абстракционистов»); кампания достигла апогея в марте 1963 года, когда в нее со всем пылом своего темперамента включился Никита Хрущев. Том горьковской переписки был отпечатан как раз в это время и уже из готового тиража бдительные его кураторы вырезали два листа, вклеив вместо них другие. Лист 387–388 с двумя письмами Горького Слонимскому (следы спешки налицо — было не до корректора, отсюда дурацкие опечатки: В. В. Ходасевич (поэт) и — крупным шрифтом — СМОНИМСКОМУ). На этом листе, видимо, была сделана купюра после слов Горького: «Тут про вас разные мудрые люди вроде Степуна Ф. А. пишут и публично читают, что вы все — контрреволюционеры. Спорю, утверждая, что вы, в глубокой, органической ненависти вашей к „быту“ истинные бунтари и революционеры». Второй лист 563–564 содержал комментарий к впервые напечатанной по-русски (как приложение к переписке с Фединым) статье Горького «Группа „Серапионовы братья“». По-видимому, комментарий был резко ужесточен. В окончательном варианте, вопреки стабильной установке не критиковать Горького, говорится об «идейных заблуждениях Горького начала 20-х годов» и о том, что он «явно недооценивал вредности формалистических и других чуждых советской литературе тенденций в статьях и пьесах Л. Лунца, в рассказах молодого В. Каверина». Было приведено и письмо К. Федина главному редактору Литнаследства И. Анисимову, в котором подчеркивалась роль Горького в борьбе с проявлением формализма у части Серапионов (т. е. фактически у Лунца и Каверина): «Внутри кружка „серапионов“ шла борьба за и против этого влияния формалистов, претендовавших не только на безусловность своих теоретических положений, но и на применение молодыми писателями на практике „норм“, узаконенных вкусами формалистов <…> Стремление Горького оградить „серапионов“ от формализма было хорошо им знакомо».

Так, каждая советская идеологическая кампания сопровождалась ударами по Лунцу.

В 1965 году в «Советском писателе» вышла книга Каверина «Здравствуй, брат, писать очень трудно…», куда вошли и одноименные воспоминания о Серапионах, где о Лунце рассказывалось дружески и заинтересованно: «Его драмы „Бертран де Борн“, „Вне закона“ и другие — это сильные произведения, и можно только пожалеть, что наши театры обходят их — по незнанию или равнодушию? Или по той причине, что имя Лунца до сих пор кажется одиозным?»[1352]. Сохранилось несколько эпистолярных откликов на эту книгу. Федин еще 9 октября 1965 г. писал Слонимскому: «Ты, конечно, знаешь книгу Каверина, там своя особая точка зрения»[1353]. В Серапионову годовщину 1 февраля 1966 года Слонимский писал Каверину: «Спасибо за книгу <…> Приятно, что в твоих рассказах о том времени все точно, достоверно и в то же время лирично»[1354], а 16 мая 1966 года Слонимский писал Федину: «Венька прислал мне свою книжку, она в общем интересна, хорошо о Тынянове, верно о Серапионах (со своей колокольни — но так уж получается с неизбежностью)»[1355]. Федин в письме Полонской 6 февраля 1966 года упомянул книгу «Здравствуй, брат…»: «Первого числа ко мне пришел Каверин. Вы знаете, что у него вышла книга, где много о былом. Литература о серапионах начинает возникать!»[1356]. В те времена стандартный минимальный тираж новой прозы в «Советском писателе» был 30 тысяч экземпляров. Книгу же Каверина, одного из самых читаемых беллетристов того времени, выпустили демонстративно мизерным тиражом 15 тысяч. Пользовавшийся абсолютным доверием и поддержкой властей директор издательства Н. Лесючевский (с ним мы еще встретимся) недвусмысленно показал тем самым, что Серапионы и, в особенности, Лев Лунц остаются персонами нон-грата в советской литературе.

В 1966 году то же издательство выпустило стандартным тиражом 30 тысяч экземпляров «Книгу воспоминаний» М. Слонимского, где о творческих спорах Серапионов речи не было и о Лунце говорилось сухо: «Жил в Доме искусств семнадцатилетний Лев Лунц, романо-германист, филолог, которого в университете считали будущим ученым, а в Доме искусств видели в нем будущего литератора — драматурга и прозаика»[1357]. Характерно, что в перечне Серапионов[1358] у Слонимского Лунц попал в «и другие» — несомненная уступка цензуре, т. к. в издании того же очерка в том же издательстве в 1975 году[1359] имя Лунца в списке Серапионов значится.

Так или иначе, но возникающая, по слову Федина, литература о Серапионах мало-помалу готовила почву для «реабилитации» имени Лунца и, стало быть, для выхода его книги в СССР.