Судьбы Серапионов

В огромном эпистолярном наследии Эренбурга его переписка с Полонской уникальна как по хронологической ее протяженности, так и по доверительности и душевности тона. Известная сухость и деловитость вообще характерны для писем Эренбурга, но, пожалуй, писем к Полонской это коснулось гораздо меньше, чем большинства других его писем. Мастер самых разнообразных литературных жанров, Эренбург эпистолярного жанра не любил; писатель, он всегда очень много работал, и собственно на письма у него уже не оставалось душевной энергии. То, что для Цветаевой и Пастернака было частью их литературного труда, не менее значительной, содержательной, эмоциональной и художественной, нежели стихи и проза, для Эренбурга, как правило, — лишь вынужденная необходимость (исключения были редкостью). Обычно в его письмах 1920–30-х годов деловые сюжеты оживляются двумя-тремя фразами о новостях, о книгах, о себе, но, повторюсь, письма к Полонской наиболее раскованные, хотя в них тоже присутствуют «дела». А основной объем послевоенных писем Эренбурга вообще осуществлялся литературным секретарем по его конкретным указаниям, сам же Эренбург писал только близким друзьям или в случаях, которые считал особенно важными — разумеется, все письма к Полонской собственноручные; если со временем было совсем тяжко — посылались телеграммы. Что касается писем Полонской, то, видимо, самая интересная и раскованная их часть — как и в случае писем Эренбурга — относилась к 1920-м годам и судить об этих письмах можно лишь отраженно (по ответам на них), т. е. предположительно. В 1920-е годы Эренбург постоянно жалуется на лапидарность писем Полонской — это не значит, что они обязательно коротки, просто ему хотелось, чтобы столь нравящиеся ему послания были бы длиннее и, всяко, не короче его достаточно подробных эпистол. Послевоенные письма Полонской заметно многословнее ответов на них.

Переписка сразу же установилась интенсивная (только за 1922–1925 годы сохранилось 62 письма Эренбурга к Полонской). Для Эренбурга это было время широкой и, может быть, даже неожиданной для него популярности как прозаика (с выходом романа «Хулио Хуренито» он стал одним из самых читаемых авторов). Для поэтессы Полонской это также плодотворные и успешные годы — равноправная участница группы «Серапионовы братья», она много пишет, печатается, выходят ее лучшие стихотворные книги; при этом она продолжает свою медицинскую практику на фабрике имени Клары Цеткин.

Переписка открылась посылкой сборника «Знаменья», но свой адрес Полонская на бандероли (возможно, посланной с оказией) не указала. Единственным литературным человеком в Питере, с которым Эренбург тогда поддерживал связь, была М. М. Шкапская. Вот ей 7 марта 1922 года он и написал о своей просьбе «найти поэтессу Елизавету Полонскую, сказать ей, что книгу получил; хочу написать, не знаю адреса»[990]. Адрес был сообщен и завязалась переписка. А на книгу «Знаменья» Эренбург откликнулся рецензией. Поскольку следом за «Знаменьями» он получил от Е. Г. тихоновскую «Орду»[991], «Двор чудес» Одоевцевой и, возможно, зощенковские «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» — то его заинтересовала возможность сравнить две «женские» поэтические книжки (он еще в 1913 году в Париже писал о начинавших Ахматовой и Цветаевой[992] и теперь рецензию[993] начал со слов о влиянии ахматовской поэзии почти на всех женщин, пишущих в России стихи). Итог сравнения двух книжек ясен: «Стихи Одоевцевой, за исключением баллад, слабы, несамостоятельны. Полонская сильнее, взрослее, слабое у неё — уже не фон, а срыв». А по существу «Знамений» сказано так: «В стихах Полонской русские критики отыскали, разумеется, идеологию и начали её в этой плоскости критиковать: иудаизм, родовое начало и пр. Я полагаю, что некоторые стихотворения, давшие повод к таким экскурсам, являются в книге слабейшими[994] (об Иисусе или „Шейлок“). Зато Полонская достигает редкой силы, говоря о величии наших опустошенных дней[995]».

Полонская и Эренбург регулярно обмениваются по почте книгами и журналами. Поскольку в первый берлинский год Эренбург издал массу своих книг — он все их последовательно высылает в Питер, не забывая и о французских новинках, которые могут сгодиться для переводов. Книжные посылки не всегда доходят до адресата — почтовая цензура не дремлет — тогда приходится пользоваться оказией. У Полонской книги выходят, конечно, куда реже, чем у Эренбурга, и она посылает журналы с примечательными (чаще — ругательными) рецензиями на его литпродукцию. От этих журналов иногда он вздрагивает: «Я получил „На Посту“. Мне стало очень жутко от него. Напиши, так ли это? Т. е. много ли таких постовых и считаются ли с ними всурьез?».