Судьбы местного значения (СИ)

— Ты о Крамаренко? — уточнил Семен, припоминая хмурое лицо и глаза майора. — Видно, что бывалый.

— Тут в большинстве бывалые, — сказал Михаил.

За последние сутки оба насмотрелись на личный состав тренировочной базы. Если не учитывать женский персонал базы, и учебную роту ПВО, где имелся лишь один девичий взвод, то из общего состава необстрелянные выделялись мгновенно — тут и поведение, манера ходить, громко разговаривать, курить, не скрывая тлеющий огонек папиросы. Крамаренко же из общей массы выделялся особенно. Без особого труда угадывалось, что хлебнул он лиха с перебором. Тяжелый взгляд и в постоянном напряжении, как граната, поставленная на взвод — чуть тронь и жахнет…

— Повезло нам… — неожиданно сказал Горохов.

— Ты о чем? — спросил Семен, он все о майоре думал.

— Да обо всем. На фронте не сгинули. Немецкие тылы и фронт удачно миновали, тут проверку прошли.

Семен лишь хмыкнул. Это сейчас кажется, что просто было, а тогда смерть на каждом шагу в затылок дышала. С 22 июня круговерть началась — артналет-бомбежка-бой, маленькое затишье и сызнова — артналет-бомбежка-бой. Отход тех, кто выжил, встреча таких же бедолаг, и долгий путь по тылам с неизменным вопросом — как так вышло-то? Сколько крови еще надо пролить, чтобы на чужую территорию? Когда будет сокрушающий удар? Где непобедимая и легендарная?

Бессмысленная атака немецкого пехотного батальона двумя десятками красноармейцев с пятью патронами на ствол и, практически паническое бегство сквозь лес. Идиотская ситуация с пленением. От воспоминаний Семена передернуло. Как было больно Антона Викторовича оставлять…

А как на передке под самым носом у немцев ползали — толком не поесть, по нужде не сходить, спать чутко, не дай бог захрапишь. Потом переход и самое обидное — в рыло от своих…

— По мне так нам больше не везло…

— Э-э-э, дружище, — хмыкнул Михаил, — не скажи. Это как посмотреть. Есть на свете лошадь хитрая, в Африке живет, называется, э-э-э… в полоску она еще вся, в черно-белую.

— Зебра?

— Во, точно, зебра! Видел что ли?

— В книжке одной на картинке. И в чем её хитрость?

— А в полосках. То черная полоса, то белая. Закономерность!

— И что?

— А то! Вот смотри — бой, товарищи погибли — черная полоса. Но мы выжили, слово заветное узнали, — тут Семен улыбнулся — нашел же Миша, как секрет назвать, — это белая полоса, — продолжал пояснять Горохов. — Фронт удачно перешли, от своих, правда, досталось, пусть это будет черной полоской. И все, сплошная белая!

— Черная ли полоса, или белая в крапинку, не в этом дело, — вздохнул Семен. — Видишь ли, Миша, я от жизни хорошего не жду давно. А тут вдруг из пехотных сержантов в сержанты госбезопасности, и орден на грудь.

— Что в этом плохого?

— Плохого — ничего, да хорошего мало. С госбезопасности спрос иной, и вот чую я, кинут нас в такое пекло, что наше скитание по немецким тылам легкой прогулкой покажется.

— Похоже, что так, — согласился Михаил. — Высоко мы с тобой взлетели, падать больно будет.

Дорожка обогнула учебный корпус, укутанный кустами акации, прошла мимо здания штаба. Сержанты миновали дорожку, ведущую к штабному крыльцу, впереди уже виднелся плац.

У Семена появилось странное чувство острого взгляда. Он обернулся — за ними на приличном расстоянии шло несколько военнослужащих, но у них шло горячее обсуждение какой-то важной темы. Нет, не оттуда за ними наблюдают. Горохов тоже настороженно замер. Бесхребетный зыркнул туда-сюда не особо вертя головой. Определил направление, пихнул Михаила и одними глазами указал на пирамидальную крышу беседки-курилки, что торчала за акациями по правую руку.

Бесхребетный с Гороховым переглянулись и скользнули влево, закрываясь акацией. Быстро пробежали вдоль кустов, до поворота к штабу, мимо крыльца, и вновь вдоль кустов, огибая беседку со стороны плаца.

В беседке сидел Крамаренко. В кулаке папироса дымком курится, и сквозь кусты внимательно смотрит. Семен с Михаилом подошли вплотную.

— Здравия желаем, товарищ майор! — гаркнули оба.

Майор резко обернулся и, обнаружив позади двух сержантов, одобрительно хмыкнул.

— Проходите, садитесь, — сказал, пыхнув дымом, — и не тянитесь, не на плацу пока. Вот, — майор выложил коробку «Казбека», — покурите.

Горохов хотел было заикнуться, что куревом их щедро обеспечили, да получил тычок от Семена. Мол, предложили — бери. Взяли по папиросе, сели. Михаил прикурил, а Семен понюхал папиросу, и сунул её под околыш.

— Я мало курю, табак нюх отбивает, — пояснил он майору.

— Следопыты, значит, — кивнул тот. — Ловко вы из-под наблюдения ушли. Где обучались?

Горохов показательно скосил глаза на Семена.

— Я с пятнадцати лет промысловиком в охотартели, — ответил Бесхребетный. — Наставники были требовательные, и жизнь заставила — без умения зверя не добыть.

— Это точно, без умения никуда, — кивнул командир. — Когда призывался?

— За полгода до Финской. Три месяца вместе с сержантом Гороховым в разведроте служил.

— Минному делу не у Макарова Степана Максимовича учился?

— Нет, товарищ майор. Капитан Сергеев учил.

— Хорошо значит учил. Толково ты «Опель» заминировал. Читал я твой опус…