Судьбы крутые повороты

Среди этой троицы заряжающих, лежавших на горячих кирпичах русской печки, был и я. Все трое мы сразу вскочили. Штабной капитан, обращаясь к нам, распорядился:

— Вы, все трое, пока мы стоим в Речице, можете дислоцироваться на этой своей «огневой позиции».

Повернувшись, он пошел в горницу и на пороге остановился:

— А вам, гвардия, кто расположился на кроватях, на полу и на лавках, придется всем семерым переселиться в соседние избы. Здесь, в горнице, неделю, а то и полторы, будут проживать улан-удэнские артисты самого большого театра этой республики. Первый свой концерт они дадут в городском театре для нашей бригады. Так что, покидая эту горницу, хорошенько подметите и наведите в ней полный порядок. В дубовую бочку с краном, что стоит в кухне, натаскайте из колодца воды, а перед уходом распахните настеж окна, чтобы вытащило из горницы дым и запах самогонного перегара. Задача понятна?

— Понятно, — кто раскуривая цигарку, а кто только заворачивая ее, прогудели гвардейцы.

Целую неделю мы одной семьей жили со знаменитыми артистами Бурятии. С каким сыновьим и дочерним почтением и глубоким уважением подчиненных относились артисты к своему руководителю, народному артисту СССР Циденжапову Гамбо Циденжаповичу. Он был строг, но строг той благородной справедливой строгостью, которая вызывает только любовь и уважение в душе подчиненного.

Однажды я был невольным свидетелем того, как Гамбо Циденжапович утром, когда артисты проснулись, отчитывал почти публично одного провинившегося актера за то, что на вчерашнем вечернем банкете после концерта он злоупотребил спиртным. Я не видел лица артиста, когда он дрогнувшим голосом просил прощения у руководителя группы. Но по тону и голосу, которыми были произнесены эти слова, я чувствовал, какую глубину и горечь стыда испытывал этот артист. Не буду называть его фамилию, он является одним из самых любимых артистов бурятской публики.

Мой близкий друг, писатель Африкан Бальбуров, ныне покойный, не раз мне с восхищением будет рассказывать о нем. Когда я в дружеском застолье вспоминал свои далекие фронтовые были и дали, то рассказывал, как судьба подарила мне семь дней совместного проживания с бурятскими артистами в просторной белорусской избе. Заслуженная артистка Бурятской республики Надежда Петрова; солист балета Бадмаев; стройная и тоненькая, как былинка, балерина Мэри Шалтыкова; могучего сложения баянист Иван Сергеевич Дворников — и все они на долгие годы остались в моей памяти. А после войны, когда я закончу Московский университет и стану писателем, в журнале «Байкал» (это бурятский литературный журнал) будут публиковаться мои повести и роман «Черные лебеди». Главным редактором журнала был мой друг Африкан Бальбуров. Связь с бурятскими друзьями будет еще прочнее. Эта связь, может быть, обусловливалась еще и тем, что я острее почувствовал единение душ русского человека и бурята. Много общих черт я нашел в характере россиянина и бурято-монгола…

Было как-то даже обидно читать в газетах и слушать по радио информацию о том, что на других фронтах наши войска наступали, отбивая у врага все новые и новые города и села. Наш 1-й Белорусский фронт, как нам казалось, главный фронт, который острием своим направлен прямо на Берлин, словно набрав в рот воды, молчал. Вернее, не молчал, а не изменял свои географические координаты. Но в этом, как мы додумались сами, был какой-то высокий масштабный, вернее, верховный стратегический смысл.

Мне даже было немного обидно, когда батарейцы вспоминали битву на Орловско-Курской дуге. Жестокие танковые сражения на Прохоровском поле и под Понырями, где танки Гудериана шли в лобовую атаку на наши танки. Грохот разрывов, дым и пламя огня застилали и заглушали землю и небо.

Вспоминали батарейцы и о боевых друзьях, которые остались лежать в земле на Орловско-Курской дуге. Слушая эти воспоминания, я мрачно и как-то полустыдливо молчал. Они прошли это, а я еще не только не вкусил азарт боя с огневой мощью «Катюш», но даже и теоретически не мог себе представить силу звука одного летящего в небе с огненным хвостом снаряда, похожего, как мне рассказывал техник вооружения, на рев двух десятков свиней, которым в одно мгновение вонзили в грудь кинжалы. И это всего лишь один снаряд издавал такой звук, а если во время залпа эти снаряды сходят с направляющих боевой установки не десятками, а сотнями и тысячами, образуя собой безумно ревущую огненную стихию, то можно себе представить душевное состояние тех, кто дает этот залп, находясь в одиночном или парном окопе в каких-то двадцати или тридцати метрах от боевой установки. Но все это придет, когда 1-й Белорусский фронт тронется и пойдет на запад.