Судьбы крутые повороты

Встречные прохожие, знавшие отца, увидев его на мчавшемся милицейском воронке, рядом с сержантом и лейтенантом, нерешительно останавливались и молча провожали пролетку взглядом. Никто из тех, кто раньше при встречах с известным на все село столяром, здоровался, снимал шапку и жал руку, ни незаметным кивком головы, ни легким взмахом руки даже не послал ему привета или знака прощания.

С тяжелым чувством через два дня после ареста отца я покидал Убинск. Провожали меня мама, Толик и Петька. По пути на станцию я заскочил к своему другу — Шурке Вышутину. По заплаканным глазам Шурки и его матери я понял, что у них в доме что-то стряслось. И тут Шурка сообщил мне, что вчера вечером арестовали его отца. Увезли на милицейском воронке.

Через полгода, когда я приеду из Новосибирска на весенние каникулы, мы с Шуркой поклянемся сделать все для освобождения наших отцов.

Укус гадюки

Случилось это во время моих очередных школьных каникул, где-то в июле месяце. Бабушка в тот день истопила баню. А на поветях не оказалось ни одного веника. Младшая сестренка Зина, ей тогда шел восьмой год, побежала с подружками-ровесницами в рям, где вперемешку с молодыми сосенками росли низенькие березки. Через полчаса она вернулась с недетской охапкой березовых веток. Бабушка тут же на наших глазах связала два аккуратных веничка и, увидев на глазах внучки слезы, спросила:

— Что с тобой, голубушка, почему ты плачешь?

Зина гладила слегка припухшую ножку.

— Меня змея укусила, бабуля, — ответила она и пальчиком указала на еле заметную ранку на щиколотке правой ноги.

Бабушка внимательно разглядела ранку, но девочке не поверила: решила, что ножку она чем-то уколола.

Когда мы, распаренные и покрасневшие, пришли из бани, то увидели на постели горько плачущую Зину. Опухоль заметно увеличилась. Озабоченная бабушка отвела нас с Мишкой на кухню и прошептала:

— Наверное, все же змея. Нужно везти в больницу.

От нашей избы до больницы в центре села — больше километра. Донести на руках сестренку нам, подросткам, оказалось не под силу.

Был воскресный день. Бабушка вывезла из сарая тележку, положила на нее одеяло и две подушки, и мы повезли Зину в больницу. Уже темнело. Слезы сестры и ее сдавленные стоны подгоняли нас. По Пролетарской улице тележку мы катили уже бегом. Навстречу попадались знакомые, задавали вопросы, но нам было не до ответов. И, как на грех, в больнице оказался только фельдшер, о котором в селе ходила хула как о пьянице. Развязав узлы двух пионерских галстуков, которыми мы затянули ножку Зины, фельдшер расспросил нас, где и как это случилось, достал из шкафа толстый справочник, долго листал, потом минут пять что-то читал и вышел из кабинета. А когда вернулся, то по лицу его мы с Мишкой поняли, что дела наши плохи.

— Нужных лекарств нет, — сказал фельдшер. — А где родители?

С трудом сдерживая слезы, Миша ответил дрогнувшим голосом:

— Мама в Коммуне на выпасах.

— А отец?

Ни Мишка, ни я не знали, как ответить на этот вопрос.

— Я спрашиваю, где отец?

— В тюрьме, — еле слышно и словно виновато ответил Мишка.

— И давно?

— С прошлого года. С сентября.

Больше о родителях фельдшер не расспрашивал. Каждый взрослый житель села знал, что сентябрь тридцать седьмого года прокатился по району, а также по всей Новосибирской области огненным валом. Почти в каждом третьем доме арестовали мужчин, и всех по политической, 58-й статье, по пункту 10-му. Даже мы, дети, знали эту статью и ее пункт.

— Помочь ничем не могу, нужных лекарств нет.

На лице фельдшера застыла такая беспомощность, что мне показалось — он вот-вот заплачет вместе с нами.

— Что же нам делать? — еле слышно спросил Мишка.

— Везите сестренку к бабке Подгорбунчихе, говорят, она помогает.

— Да не пустит она нас, ведь уже темно, — борясь со слезами, произнес Мишка.

— Достучитесь и скажите, что я вас послал.

Туго затянув марлевую повязку на ноге Зины, фельдшер легко приподнял ее на руки и сам вынес во двор, где стояла наша тележка. Уложил ее бережно, словно свою дочку.

— Вы знаете, где она живет? — спросил он, когда Мишка взял оглобли тележки.

— Знаем, — хором ответили мы и бегом выкатили тележку с больничного двора.

Вряд ли кто в селе не знал бабку Подгорбунчиху. Ее низенькая, приплюснутая к земле избенка являла собой образец беспросветной бедности. Подоконники двух покосившихся окон почти касались земли. В детстве, по неопытности, я думал, что если окна избы с годами все ниже и ниже оседают к земле, то это происходит от тяжести стен: их, мне казалось, засасывает земля и предотвратить этот провал невозможно. Только после войны, уже наглядевшись на останки дряхлых белорусских избушек со сгнившими почти до окон бревнами стен, я понял, что если деревья стареют и гибнут с вершины, то деревянные дома сгнивают с нижних венцов, постепенно, незаметно для глаза превращаясь в мучную рыжеватую труху.