Судьбу свою наидешь (СИ)

Симеон уже представлял себе, как возьмет самозванку за русую косу и поведет в пыточный подвал. И самолично прикует ее там. Но прежде сорвет с нее это дерзкое красное платье и будет делать с ней все, что захочет. Эта мысль горячила кровь, заставляла его подрагивать мужским нетерпением.

Жена? В бездну жену. Опостылела и обрыдла в одночасье.

Что до красавицы, то она из подвала не выйдет. Он будет держать ее там, пока ему не надоест. А в соседнем подвале пусть допрашивают Ваньку. И пусть этот дурак кается, как хотел неправдой на трон сесть. Трон должен достаться Симеону, и так и будет! С Борисом он планировал договориться. Борис не дурак, поймет, что осадить надо. А не поймет – так в подвале и ему места хватит.

Старший царевич уже корону примерял.

И каково было вот с таких-то высоких мечтаний да упасть мордой в пол?

Теперь оба царевича – и Борис, и Симеон – тряслись как осинки на ветру и были рады и счастливы за широкую Ванькину спину спрятаться.

Ивану было не впервой, он привык получать ни за что ни про что.

Смотрел в глаза этой страшной женщине, своей теще, и молился только об одном. Чтобы никто часом про самозванку не сболтнул. За Василису переживал – как она, смогла ли уйти. Немного утешало, что с ней был ее темный страж. Ракшу он доверял, но вот тому мутному хмырю, что ее похитил, Иван не доверял ни капли.

А царь-батюшка все бормотал:

– Матушка, помилосердствуй, тут, видишь, пожар. А лягушка, она же махонькая. Нешто за ней уследить можно? Вот и… Ты уж прости, матушка, не серчай. А мы поищем, всем миром поищем. Найдем обязательно…

Перевернули все вверх дном, но так ничего и не нашли. Да и как найти, ведь лягушка та была морок, хоть и оживленный кровью Василисы. Она истаяла без следа.

Княгиня убивалась сильно, искала сама, страшными карами грозила. А как не смогла найти, застыла, потухла вся и будто дара речи лишилась.

Тут государь, расценив ее подавленное состояние по-своему, возьми и ляпни:

– Насчет трона, матушка, не сомневайся. Если что, старуху мою можно в монастырь, а я на тебе женюсь.

Это было последней каплей.

Они думали, что у них погром? Настоящий погром был после этого.

А когда княгиня ушла так же внезапно, как и появилась, все деньги, что даны были за княжной Василисой, ее приданое – все обратилось в прах и развеялось. Дворец покрылся серой пылью, да если б только дворец! Враз по всему царству волна пепла прошлась.

И когда все это закончилось, царь-батюшка заявил Ивану, заикаясь и дергая глазом:

– Это все, В-ванюша, твоя в-вина. Тебе и исправлять.

А что Иван?

Иван просто ушел из дома.

Глава 23

Никого вокруг, ночь, ветер колышет ветви берез. Тишина.

И странное чувство сопричастности и одновременно полной своей ненужности. Верховный повел плечами и стал сердитым жестом отряхивать одежду. Они все еще были на том лугу, двое темных и один он – бессмертный. Соотношение явно не в его пользу, но Дий в тот момент был в таких растрепанных чувствах, что ему было плевать на все.

– Помог, говоришь? – ехидно осведомился дед ведьмочки.

Сам-то хорош! – хотелось ответить ему. Ведь это из-за его «разумной» инициативы Кощей ни за что ни про что оказался к Нави прикован. Но только Дий собрался послать темного лесом, как тот рявкнул, внезапно увеличиваясь в размерах:

– Да все это по твоей милости заварилось! Если бы ты, мурло твое бессмертное, тогда к Кантемире не полез, ничего бы этого не было!

В первый момент Верховный опешил, у него даже челюсть отвисла, потом закрыл рот и опустил голову, нервным жестом поправляя рассыпавшуюся шевелюру. Нечего было ему сказать. Все так. Его вина изначально во всем.

А темный выдал, глядя в сторону:

– Ты хоть представляешь, каково сейчас ей.

Дий непроизвольно дернул плечом, отодвигаясь в сторону. Именно этого он и опасался, что темный все-таки спросит с него за то, что он когда-то соблазнил и бросил его дочь. Однако тот не стал поднимать эту тему, только смерил его далеким от восхищения взглядом.

– И-и-еххх, – протянул презрительно.

И отступил на шаг, исчезая на теневой тропе. А вслед за ним ушел и темный воин Ракш.

***

Бессмертный остался на том лугу один как перст. Настроение у него было отвратительное. А вокруг пусто, даже не на ком сорвать злость.

И вдруг шорох. Еще и еще, ветки треснули.