Судьбе загадка

– Ну, я пока по саду поброжу. Может быть, Вера Александровна на террасу выйдет.

Анна Петровна Кобылина, урожденная графиня Шилова, обитала в доме бывшего баклажанского мещанина Зверчука.

В темной прихожей на вошедших навалилась острая вонь, похожая на ту, которая бывает в зоологическом саду зимою в обезьяньем доме.

Екатерина Сергеевна постучала в дверь.

– Кто там? – сказал за дверью настоящий дамский голос.

– Здравствуйте, Анна Петровна. Помилуй бог, или не признали?

– Екатерина Сергеевна? Дорогая моя, входите осторожнее. Мурс спит и видит удрать… Постойте… Муре! Я тебе задам, усатый! Пошел! Ну, входите, моя радость, но быстро.

Светлая полоска ударила по глазам. Екатерина Сергеевна вошла, а за нею двинулся и Степан Андреевич. Анна Петровна, в близоруком полумраке не видя его, хотела захлопнуть дверь, но та ударилась о его плечо, а в это время под ногами с быстротой молнии прокатился темный шар.

– Муре, Муре! – закричала Анна Петровна отчаянно и кинулась опрометью в сени, отпихнув неловкого гостя. – Дверь затворите! – крикнула она через плечо.

Степан Андреевич смущенно прошел в комнату, взяв дверь на тяжелую щеколду.

– Как же это ты, Степа, замешкался? – проговорила Екатерина Сергеевна, покачав головою: – Ведь если Мурс не вернется, Анна Петровна может прямо с ума сойти.

– Здравствуйте, Екатерина Сергеевна, – послышался знакомый голос из-за шкафа.

Пелагея Ивановна появилась, красотою своею насыщая тесные пределы комнаты, и даже вонь стала как-то приятна и не рвала ноздри.

– А, и вы тут, – сказала тетушка.

– Я с рынка зашла… Принесла кой-что Анне Петровне.

Комната Анны Петровны перемешала в себе в странной смеси все степени житейского благополучия. Возле стены стояла прогнувшаяся ржавая железная кровать с тюфяком без матраца. Тюфяк был полосатый, красный, без простыни и без подушки. Рядом с кроватью этой возвышалось огромное кресло: белые ручки с золотыми грифонами, спинка и сиденье, обитые голубым штофом – огромное кресло, присутствовавшее в комнате, как генерал на свадьбе у бедных родственников. Еще был простой, из немореного дерева стол и стулья, развинченные и расклеенные, готовые ежесекундно развалиться от первой же горячей жестикуляции сидящего на них. В углу стояла старая горка с посудой, но не с пестрым фарфором и не с сазиковским серебром, как бывает, а с примусом и двумя алюминиевыми кастрюльками. Окно было затянуто ржавою железною сеткою. В сетке этой застревала терпкая вонь.

Была одна в комнате деталь, которая не в первый миг выявилась, но когда выявилась, то решительно завладела вниманием – живая деталь: котищи, коты, кошки, кошечки, котята, котеночки, – всюду – на постели, под постелью, на столе, под столом, на горке, пол горкой, на кресле, под креслом, рыжие, черные, пестрые, серые, белые, клубком, сфинксиком, умываючись, всячески, в безмерном довольстве, в роскошной праздности, презрительные к миру.

– Как вы думаете, Мурс вернется? – спросила с озабоченностью Екатерина Сергеевна.

– Вернется, Анна Петровна напрасно волнуется… Беда, что они вовсе не приучены гулять.

Из-под стула, на котором сидел Степан Андреевич, в это время вылез большой серый кот и, страшно выгнув спину, начал с хрустом потягиваться.

Затем он прыгнул на кровать, где спали кошки, и – с видом султана в гареме – принялся их лениво осматривать. Апельсиновый кот на горке, еще не проявляя особого оживления, тем не менее уставил на него тяжелый взгляд. Серый кот поглядел наверх и выпучил зеленые глаза с восклицательным знаком зрачка.

– Что вы поделываете, Пелагея Ивановна? – спросил развязно и по-светскому Степан Андреевич. – Как поживает отец Владимир?

– Он занят очень. Столько у него хлопот с церковными делами: на днях поедет с владыкою в Харьков.

– В самом деле? И надолго?

Взгляд у рыжего кота становился все пристальнее, а позиция все сосредоточеннее. Серый кот насторожился.

– Да дня на три.

– Поскучать вам придется.

– Сейчас скоро варенье варить.

Коты теперь так и кололи друг друга глазами.

– Вот, вероятно, вкусное будет варенье.

– Почему же?.. Обыкновенное будет варенье.

– Ау-уа! – раздался дикий кошачий вопль.

Рыжий кот лавиной рухнул на серого, и они с воем покатились на пол. Кошки шипя выгнули спины, котята, котеночки, котешоночки посыпались, как горох, и исчезли под горкой. Черный кот с белыми усами взвыл и метнулся на воюющих.

– Разнимите их, они съедят друг друга! – кричала Екатерина Сергеевна.

Пелагея Ивановна схватила рыжего кота и тотчас, вскрикнув, выпустила. На ее белой руке от локтя сразу протянулись три кровавых полоски.

– Ах, негодяи! – воскликнул Степан Андреевич и с рыцарским бесстрашием ногой хватил по сражающимся.

Коты перекувыркнулись, и разлетелись по углам. Степан Андреевич вынул из кармана чистый платок и разорвал его.

– Степа! Что ты! – с жалостью вскричала Екатерина Сергеевна: – Батистовый-то.

– Бог с ним. Пелагея Ивановна, позвольте вашу ручку: я опытный хирург и прекрасно перевязываю раны… Ах, подлые коты… Не туго?

– Ничего. Платок только жалко.

Без эффекта прошла перевязка.

В дверь постучали.