Судьбе загадка

– Я вчера первый раз конину ел. И, вы знаете, ничего.

– В первый раз? Я уже давно ем.

– А вот Пантелеймон Николаевич!

Пантюша вошёл с видом ласкового и гуманного начальника. В дверях тотчас начали мелькать девичьи лица.

– Господа, не толпитесь у дверей.

– Пантелеймон Николаевич, спросите меня сегодня!

– Господа, я спрашиваю тех, кого нахожу нужным спросить, а не тех, кто меня об этом просит.

Пришёл француз и тотчас стал шептать всем на ухо:

– Могу достать сахар по две тысячи фунт, масло сливочное тоже две тысячи… вологодское… А вот не нужно ли кому золотое пенсне?

Немка сказала:

– А я сама сделала термос. Из двух шляпных картонок. Прекрасно сохраняет теплоту пищи.

Естественник поглядел на Степана Александровича и спросил:

– Вы не больны?

У того вдруг стало тесно в груди:

– А что?

– У вас утомлённый вид.

– Да… впрочем, сейчас все утомлены.

– Ах, не говорите… Это сплошная каторга!

– А знаете, говорят, Ленин сказал: мы уйдём, но мы так хлопнем дверью…

Раздался звонок.

Степан Александрович шёл в класс всегда с некоторой опаской. Боялся неожиданных вопросов. История подобна морю, в котором события – суть капли. Разве все упомнишь? Особенно не любил он средневековье. Гогенштауфены по ночам снились. «Хорошо ему, – думал он со злобой про Пантюшу, – Евгений Онегин да Тарас Бульба. А не угодно ли войну Алой и Белой розы запомнить или про Гвельфов и Гибеллинов!»

Класс разделялся по составу на девушек с резко выраженным буржуазным происхождением и на юношей со столь же резко выраженным происхождением пролетарским. Эти две группы относились одна к другой как-то равнодушно. Юноши вообще предпочитали заниматься уборкой снега. В особенности был один очень милый, но суровый парень, отличавшийся большой физической силой, по фамилии Груздев.

Однажды Степан Александрович спросил его, что такое римский папа. Подумав, тот ответил: антихрист. И был осмеян девицами.

После урока он подошёл к Степану Александровичу и сказал угрюмо, но добродушно:

– Вы уж меня лучше не спрашивайте, я этой науки все равно не выучу. Я лучше вот с крыши пойду снег сбрасывать…

В это ясное зимнее утро начался, как обычно, урок.

– Назарова!

Очаровательная девушка, в стиле двадцатых годов прошлого столетия, встала, опираясь о парту, и сразу начала:

– Мария-Терезия никак не могла забыть потери Силезии…

Степан Александрович слушал, глядя одним глазом в учебник.

– Она была умная и добрая государыня и отлично понимала… и отлично понимала…

Назарова замерла.

– Ну-с… что же она понимала?..

– Мария-Терезия понимала, что ей никак нельзя забыть потери Силезии…

В это время весь класс устремил глаза на дверь.

Степан Александрович тоже поглядел и вздрогнул.

За стеклом двери стояли: Марья Петровна, Пантюша Соврищев и ещё какой-то человек с большою чёрною бородою, но старый, похожий слегка на Пугачёва.

В тот миг, когда Степан Александрович оглянулся на дверь, она приотворилась, и неприятная троица вошла в класс.

Ученицы встали, а некоторые даже присели начальнице, причём Пугачёв усмехнулся и стал утюжить себе бороду. Вошедшие сели на стулья возле доски.

Лососинов понял – ревизия.

– Концова, – произнёс он, густо багровея.

– Мария-Терезия не могла забыть потери Силезии, – затараторила откуда-то сзади худенькая девчоночка, – ибо она понимала, что ей… извиняюсь… кх… (она сделала паузу). Мария-Терезия не могла забыть потери Силезии…

Наступило жуткое молчание. Степан Александрович принял вид величавого неудовольствия. Он вспомнил свои гимназические годы, как важно держался у них историк, и постарался подражать ему.

– Мы уж это слышали.

Молчание.

– Больше вы ничего не имеете сказать?

Молчание.

– Садитесь. Пантамбаева!

Стройная армянка, бледная, с огромными глазами, медленно поднялась.

– Мария – Терэзия нэ могла забыть патэри Сылезии…

– Позвольте! – раздался вдруг за спиной Степана Александровича корявый насмешливый голос, – вы мне вот что скажите, зачем вам знать нужно про эту самую Марию-Терезию и про её эту Силезию? А?

Класс замер, а Степан Александрович чувствовал, что сваривается заживо в собственном соку.

– На кой чёрт вам знать про эту самую Марию – Терезию? А?

– Она королева была, – послышался чей-то звонкий голос.

– Ну и плевать, что королева… Мне какое дело?.. Зачем же про неё учить-то?

– Так нужно, – сердито закричали ученицы, чуя, что вот это-то и начинаются обещанные школьные новшества. Решили постоять за старую школу.

– Так нужно, – передразнил бородач, – а может быть, не нужно.

– Нет, нужно!..

– А вдруг не нужно? А вот вы, красавица, громче всех кричите… А скажите мне на милость, вы самовар ставить умеете?

– Умею.

– А ну-ка посмотрим… Расскажите, как вы его ставить будете…

– Налью воды… Наложу углей… лучину возьму…

– Сразу воду нальёте?

– Да.

– Ну и неправильно. Вытрясти его сначала надо- c… Вот-с… И это вам знать важнее-с, чем про эту самую Силезию.

– Мы не кухарки, – крикнул кто-то.

– Нет, кухарки. Кухарки, портнихи, судомойки…

– А Марию-Терезию вы свою пока забудьте… Да-с! И всяких этих своих королей да королевичей…

Раздался звонок.

Класс недовольно шумел.