Судьбе загадка

Появился он внезапно у особняка Нины Петровны в конце октября 1917 года в 9 часов вечера. Шёл дождь. Тщетно прозвонив и простучав у парадного хода минут десять, он отправился на чёрное крыльцо, а по дороге заглянул в освещённую кухню. Он увидал зрелище, заставившее его слегка вскрикнуть от удивления: Степан Александрович находился один в кухне и, видимо, пытался поставить самовар. Подобрав полы халата, он безнадёжно перебирал уголь, наложенный в ведро, потом взял ведро воды и вылил его в самоварную трубу, так что вода хлынула из поддувала и подмыла ему подошвы. Тогда Степан Александрович погрозил кулаком в пространство.

Соврищев не смотрел дальше, а через незапертый чёрный ход прошёл в дом и прошёл прямо в комнату Нины Петровны. Та лежала на постели навзничь в батистовой рубашечке с розовым бантиком на груди и, когда Пантюша вошёл, раздражённо крикнула: «Готова вода?» Нина Петровна была без пенсне.

– Вы меня не узнаете, Нина Петровна? – сказал Пантюша, подходя к кровати.

Нина Петровна, вскрикнув «ах!», накинула на себя голубое одеяло и простонала:

– Недобрый. Разве можно так врываться?

– Я почему-то думал, что ваша спальня дальше а потому и не постучался. Что с вами?

– Страшные боли в животе… Мне необходима грелка, а Степан Александрович возится с самоваром. Прислуга разбежалась по собраниям.

– Нина Петровна, разрешите все же поцеловать вам ручку.

И Пантюша взял протянутую ему из-под одеяла душистую ручку.

– Какие у вас горячие руки, – вскричала Нина Петровна.

– Это моё свойство… Они могут вполне заменить грелку.

– Не смейте так говорить! Нехороший, нехороший…

– Скажите, Нина Петровна, у вас боли здесь?

– Здесь.

– Ну так вам нужен лёгкий массаж… я ведь когда- то готовился в медики…

– Врёте?

– Ну, вот… я никогда не вру… Я прошёл даже курсы пассивного норвежского массажа…

– Правда?.. А то меня все обманывают…

Но Пантюша уже разглаживал атласную кожу Нины Петровны.

– В самом деле мне уже лучше, – говорила она, но вы правда медик?

– Вы же видите.

– Куда? Куда? Здесь у меня не болит.

– Сегодня не болит, заболит завтра…

Но внезапно раздавшиеся шаги прервали курс лечения. Пантюша стремительно отскочил в амбразуру окна, а Нина Петровна натянула до подбородка съехавшее было на пол одеяло.

Степан Александрович вошёл не один, а с некоей госпожой Толстиной, дамой, не способной молчать ни при каких обстоятельствах.

Вошедшие не заметили Пантюшу.

– Душечка, – кричала Толстина, – вы знаете какой ужас? У Анны Дмитриевны повар оказался большевик и держит в кухне пулемёт… На бедняжке Анне Дмитриевне лица нет… За одни сутки cette belle femme, рагсе qu’elle est vraiment belle[11], превратилась в мощи… И прогнать нельзя, он лидер. Но вы больны? Что с вами? Чем вам помочь?..

– Воды нет горячей, – мрачно заметил Степан Александрович. В это время, обернувшись, он увидал своего друга.

– А, ты здесь? – произнёс он с удивлением, но без особой радости.

– У меня уже все прошло, – заметила Нина Петровна, пока Пантюша целовал Толстиной руку.

– Не верьте! Не верьте этим внезапным улучшениям. Помните, как бедный Семён Павлович за пять минут до смерти почувствовал себя настолько хорошо, что по телефону вызвал цыган. В результате цыгане попали на панихиду. Но вы лежите дома? Без мужа?

– Нина Петровна сделала мне честь экстренно вызвать меня, – сказал Лососинов смущённо.

– Но вы разве врач?

– Мы все на фронте стали немного врачами.

– А в халате теперь ведь можно ходить по улицам, глуповато заметил Соврищев, – тебя могли принять за бухара, за хи… хи… хивинца… вообще национальное меньшинство.

– Да, я так торопился, что не успел переодеться, – побагровев, произнёс Степан Александрович и, заклявшись, вышел из комнаты. Пантюшка последовал за ним.

– Терпеть не могу этой дуры, – пробормотал Степан Александрович, разумея Толстину. – А тебя что принесло?

Пантюша Соврищев дерзко посмотрел на него.

– Я приехал за тобой, Лососинов, – сказал он, – твоё поведение мне не нравится.

Степан Александрович вздрогнул и нахмурился.

– То есть? – глупо спросил он.

– Смотри, во что ты превратился, – нахально продолжал Пантюша, – я сам, голубчик, люблю женщин, но нельзя же ради них пренебрегать общественным долгом. Я лично дал себе слово не прикасаться руками ни к одной женщине, пока династия не будет восстановлена.

Степан Александрович даже весь задрожал от негодования.

– Ты будешь читать мне нотации! – презрительно сказал он.

– Да, я! Поскольку я сейчас укрепляю российский трон, а ты только…

И Соврищев неприлично обозначил основное занятие Степана Александровича.

– Я прошу тебя не вторгаться в мою личную жизнь.

– Я не вторгаюсь, а говорю… Посмотри на себя в зеркало, на кого ты похож? Не то Фамусов какой-то, не то Аксаков. Российский император в плену у хамов, а ты…

– Дурак! Я, может быть, больше тебя страдаю…

– Докажи на деле.

– И докажу…

Пантюша дерзко хихикнул.

– В этом халате? Ну, прощай, меня ждут мои единомышленники. Я хотел тебя привлечь, но если тебе важнее баба…

– Идиот! Воображаю, что это за компания.

– Во всяком случае, самоваров мы не ставим для дамских животов. Прощай!

– Подожди, в чем дело…