Судьбе загадка

– Это дело, – сказал Соврищев и окончательно примирился с мировой войной.

Князь подошёл к ним бледный и расстроенный.

– Мария Николаевна, – сказал он, – от кого-то пронюхала и зовёт меня играть с ней в домино. Какой лысый дьявол ей разболтал?

– Наверное, Прокофьев.

– А ему зачем сказали?

– Что же вы будете делать?

– Прямо не знаю, что делать… А ну её к дьяволу!

– Князь! – раздался из темноты голос камергерши.

Но князь, вдруг пригнувшись, бросился между грудами лежавших на станции тюков и исчез во мраке.

– Бегите все! – вежливо произнёс Грензен.

И все побежали.

Отель «Континенталь» составлял славу и гордость Лукомир.

И в самом деле, это был настоящий пятиэтажный отель с лифтами и портье, словно перенесённый сюда в готовом виде из Парижа или Берлина.

Остальные лукомирские гостиницы рядом с «Континенталем» казались убогими, да и были такими на самом деле.

Теперь в «Континентале» много номеров было занято участниками встречи монарха. Тут остановились заведующие поездами-складами и какие-то ещё неизвестные люди из Петербурга, ловко приехавшие именно в этот самый день для того, чтобы начать свою службу в складах. Не быть при встрече значило не получить ордена. Поэтому были все, кто только мог.

Веселиться предполагали в большом номере, занятом камергером Штромбе.

Камергер Штромбе был человек компанейский и не лишённый поэтического чувства.

Ещё утром, отдавая распоряжение о предполагавшемся ужине, он сказал метрдотелю:

– Белого вина, холодного, как снега Московии, и красного вина, тёплого, как вода генисаретская, шестьсот жён и девиц без числа.

При виде хорошо сервированного и ярко освещённого стола у человека всегда делается восторженное настроение. Нельзя подойти к такому столу, не потирая рук, не испытывая сладостного содрогания и не сказав: «Что ж, начнём, пожалуй», или «Недурно закручено», или что-нибудь в этом роде.

Теперь все были в нарочито восторженном настроении, ибо ладонь у каждого словно ещё как бы чесалась от прикосновения монаршей руки, а Штромбе утверждал ещё, что ордена будут с мечами и бантом. Если такой орден приятно получить, побывав в сражении, то насколько приятнее получить его, не побывав в оном. Поэтому радость уполномоченных была понятна и естественна.

На всех кувертах лежали записочки с фамилиями, но почему-то лежали они через один куверт, остававшийся безымянным.

– В чем дело, Штромбе? – спросил граф Хлынов, когда все уселись.

– Пока ещё это тайна, – ответил Штромбе и провозгласил тост за здоровье государя.

Ответом ему было громовое ура. Все головы откинулись назад, и пустые рюмки со звоном полетели в угол, где стоял уже на этот случай лакей со щёткой.

Рюмка водки и салат оливье были той каплей, которая переполнила чашу восторженности. У многих на глазах показались слезы умиления.

Пантюша уже пил на брудершафт с князем и Грензеном.

Один только человек был мрачен и уныл, ибо в человеке этом дух настолько доминировал над телом, что никакое чревоугодие не могло заглушить в нем любимой идеи. Говорят, Гракхи за едою сочиняли свои речи. Пока один брат сочинял, другой совал ему в рот пищу.

Да, один человек только равнодушно глядел на стоявшие кругом яства, и глубокую грусть изображали его проницательные глаза.

«Неужели отказаться от любимой идеи?» – думал он, равнодушно выпивая рюмку за рюмкой и словно по обязанности закусывая то балычком, то рыжичком, то икоркой. «Лучше умереть, чем превратиться в одну из этих машин, переваривающих пищу и мечтающих о мечах и бантах. Нет, я не откажусь от своей идеи!»

И, облизнувшись после провансаля, он почти вслух добавил: «То, что не удалось сверху, удастся снизу!»

И когда он сказал себе это, его вдруг охватило новое вдохновение, и ему захотелось выпить по-настоящему самому с собою. Он выпил, закусил омаром и только теперь обратил внимание на своих собутыльников.

Все они уже разговаривали во все горло, перебивая друг друга и вставляя в разговор крепкие словечки. Камергер Штромбе расстегнул свой китель, украшенный на плечах двумя золотыми орлами, и, видимо, готовился к некоему coup d’Etat[8]

– Господа, – кричал какой-то полный с удивительно приятным лицом петербуржец, – кто сказал, что мы проиграем войну? Покажите мне эту сволочь, и честное слово, я превращу его морду в салат…

– Это увеличит количество закусок.

– Господа! – кричал уже совершенно пьяный уполномоченный из сенатских секретарей. – Башкиров утверждает, что все шейные ордена можно носить всегда… Скажите ему, что он кретин…

– Кто говорит об орденах? Я знаю наизусть статуты всех орденов. Что? Станислав третьей степени даёт право пробовать пищу в казённых заведениях, но не высказывать своего мнения… Анна даёт право пробовать пищу и высказывать своё мнение… а, например, Владимир третьей степени даёт право посещать женские бани…

– Но не высказывать своего мнения.

– Хо-хо. C’est bien dit![9]

Внезапно Штромбе встал и принялся из всех сил стучать вилкой по бокалу.