Судьба зимней вишни

– Я и сам не знаю, – признался он и развернул меня лицом к себе. – Я целую неделю прятался от желания тебя увидеть. А сегодня понял, что больше не могу бороться с собой.

– Я тебе понравилась? – спросила я.

– Да. Ты мне очень понравилась. Еще тогда, в конторе. Сегодня ты нравишься мне еще больше, и меня это пугает.

– Что же во мне такого страшного?

– Неизвестность. Я совсем тебя не знаю. Мне страшно представить мысли, которые кроются в твоей головке. Ты молодая – и такая самостоятельная. Наивная, но ведущая налаженный бизнес. Вокруг тебя, оказывается, кружат мужчины с лимузинами. Кто ты, Алиса?

– Я – женщина. Просто женщина, которая впервые за долгое время встретила нужного ей мужчину. – И я тихо попросила: – Давай сегодня больше не будем ни о чем думать.

Эта ночь была похожа на шторм в открытом море. Мой утлый кораблик то и дело пытался перевернуться. Паруса сорвало ветром. Палубу захлестывало водой так, что в любой момент судно могло лечь на борт. Я тонула и захлебывалась, но каждый раз, когда я была уже готова смириться и пойти на дно, мой капитан бросал мне спасательный круг. Мощные руки поднимали меня над волной, давая возможность отдышаться. Я глотала спасительный воздух, набиралась сил и снова ныряла в самую глубину, в толщу воды, которая давила и переворачивала меня как щепку. Но именно это и было настоящей жизнью.

Утром, когда я проснулась, Петрович, полностью одетый, сидел в кресле напротив кровати, внимательно и нежно меня рассматривая. Я застеснялась и поплотнее завернулась в одеяло. А вспомнив о том, что я вытворяла ночью, застеснялась еще сильнее. Петрович с удовольствием засмеялся.

– Ну что, Алиса Михайловна, как будем дальше жить? – спросил он, прищурив свои невероятные синие глаза.

– Не знаю, Александр Петрович, – в тон ему ответила я. Он приподнял одну бровь.

– Правда не знаю, Саш. Я не привыкла поступать, опираясь только на чувства. Один раз в жизни я это сделала, и ничего хорошего из этого не вышло. Теперь вот живу по принципу «Семь раз отмерь – один отрежь».

– Верный принцип, – одобрил Петрович, – но я тоже никуда не тороплюсь.

– Сегодня мы можем провести день вместе, но вечером мне надо забрать от мамы сына. Ему тринадцать, и я не смогу объяснить ему твое присутствие в доме.

– Только ему? – уточнил мужчина с синими (о господи, с синими!) глазами.

– Ему в первую очередь. У меня есть постоянный друг, и Сережка его знает. Пока мы не определимся в наших отношениях, я не могу позволить, чтобы мой сын знал о том, что в жизни его матери есть другой мужчина.

– А господин на лимузине?

– Нет, это другое, – улыбнулась я. – Правда. Пойми меня правильно, я не хочу лишних разочарований и новой боли. У меня своя жизнь, и больше всего я хочу, чтобы тебе нашлось в ней место. Но для этого нужно время.

– И чему такому особенному в твоей жизни я могу помешать? – с непонятным для меня подтекстом спросил Петрович. – Или тебе есть, что скрывать?

– Конечно, мне есть что скрывать, – попыталась пошутить я. – Я в курсе личной жизни оч-чень известных в нашем городе людей. Поэтому до того, как допустить тебя к своим тайнам, мне надо убедиться в твоей полной благонадежности.

– Ну что ж, буду проходить проверку, – со вздохом согласился Петрович.

Воскресный день мы действительно провели вместе. Я рассказала ему про свое агентство, которым страшно горжусь. Про Артемия и Илларию Венедиктовну. Про маму с Сережкой. Про своих подруг. Про смерть папы. Я плакала и смеялась, а Петрович обнимал меня и укачивал, как маленькую.

Перед тем как забрать Сережку, я отвезла Петровича домой. Он жил в маленькой блочной пятиэтажке. Подниматься в квартиру я не стала. Развернулась во дворе у помойки и поехала к маме.

Запершись с ней на кухне, я выложила ей все, что случилось со мной на этой неделе.

– Ой, Алиса, – покачала головой мама, – не было ни гроша, да вдруг алтын. Я тебя очень прошу, девочка моя, не влюбляйся сломя голову. Ты же ничего о нем не знаешь. Может, он брачный аферист. Ни кола ни двора, а тут ты, с квартирой, деньгами, положением.

– Не бойся, мамочка, – улыбнулась я. – Во-первых, я чувствую, что он не такой. Он настоящий, понимаешь. Артемий – из папье-маше. Павел – из целлулоида. А этот настоящий. А во-вторых, я обещаю тебе, что не наделаю глупостей.

Про Шаповалова я маме тоже рассказала. Посочувствовав свалившейся на него беде, ко всему остальному мама осталась равнодушной. Впрочем, как и я. Мы с моей мамочкой никогда не гнались за деньгами. Любовь для нас гораздо важнее.

* * *

Будучи еще замужней женщиной, я иногда думала: от чего зависит удовольствие, получаемое в постели?