Судьба Убийцы

Я представляю трем коллегам свое мнение. Мы допустили ошибку, изнежив и испортив мальчишку. План усыпить его бдительность и собирать его сны, только побуждал его быть непокорным и скрытным. Продолжить позволять ему свободно передвигаться, посещать деревню, общаться с другими сомневающимися - накликать беду. Моё предложение таково: как предложил наш Белый Пророк, пометьте его татуировками. Ограничьте его. Продолжайте добавлять в блюда снадобья сна и следите, чтобы он был снабжен кистью, чернилами и свитками.

      Продержите его до двадцати лет. Тешьте его тщеславие. Скажите ему, что мы держим его в изоляции, чтобы его сны не могли быть запятнаны разговорами с другими. Скажите ему, что, хотя он не истинный Белый Пророк, он служит миру и Пути, продолжая видеть сны. Позвольте ему проводить время, но не позволяйте ему смешиваться с другими Белыми.

Если к концу этого времени он не станет управляемым, отравите его. Это мое предложение. Вы можете проигнорировать его, но потом не вините меня в его деяниях.

                                                            Симфи

Дайте человеку пугающее задание. Затем поставьте его в ситуацию, когда он должен ждать, чтобы выполнить это задание. Сделайте это ожидание максимально сложным. Удерживайте его там, где он мало что сможет сделать и ограничьте возможность побыть в одиночестве. Время остановится для этого человека. Я знаю, что это правда.

Я пытался заполнить свои дни на борту Совершенного полезными занятиями. Мы с Янтарь запирались в ее каюте, чтобы прочесть и обсудить дневник сновидений Пчелки. Это было болезненное занятие для меня, становящееся еще более раздражающим из-за жадной страсти, с которой Шут слушал записи.

- Прочти это еще раз! - командовал он, или, еще хуже, - разве этот сон не связан с тем, который ты читал мне четыре дня назад? Или пять? Вернись назад, Фитц, пожалуйста. Я должен услышать, как эти две записи звучат вместе.

Он смаковал сны, которые, как он утверждал, были доказательством того, что Пчелка была его ребенком, но меня мучали моменты жизни моей маленькой девочки, которые я не помнил. Она написала эти тщательно выведенные слова в одиночестве и проиллюстрировала их с помощью чернил и кисти, украденных с моего стола. Она кропотливо трудилась над каждой страницей, каждая иллюстрация была настолько точной, каждая буква была так аккуратно выведена, а я ничего не знал о ее одержимости. Неужели она сделала это поздно вечером, пока я спал, или, может быть, в то время как я игнорировал ее и Молли, чтобы мрачно писать свои мысли в моем личном кабинете? Я не знал и никогда не узнаю. Каждый пересказанный сон, каждое своеобразное небольшое стихотворение или подробные иллюстрации были упреком тому, каким я был отцом. Я могу отомстить за ее смерть. Я могу убивать в память о ней и, возможно, умереть в результате и покончить с моим позором. Но я не могу изменить того, что я пренебрег своим ребенком. Всякий раз, когда Шут восклицал, как умно она сформулировала рифму, это было похоже на крошечный пылающий уголек стыда, выжигающий мое сердце.

Погода была для нас благоприятной. Корабль двигался плавно. Когда я шел по палубе, мне казалось, что команда двигалась вокруг меня в ритме танца, совершая сложные шаги под музыку, которую только они могли услышать. Речной поток подхватил нас в течение первой части нашего путешествия, так что парус почти не использовали. Плотные зеленые стены леса, уходящего кронами в небо, были выше любой мачты. Иногда река становилась более глубокой и быстрой, деревья были так близко, что мы ощущали запах цветов и слышали хриплые крики птиц и проворных существ, населявших все лесные ярусы. Однажды утром я проснулся поздно, обнаружив, что к реке присоединился приток, и теперь водная гладь вокруг нас стала широкой и плоской. С левой стороны корабля лес отступил к зеленой дымке на горизонте.

- Что там? - спросил я Клефа, когда он остановился возле меня, выполняя свои обязанности.

Он прищурился.