Между тем в зале собралось немало народу. Здесь были люди всех возрастов, которые, казалось, чего-то с нетерпением ждут. Мы явно опоздали. В конце длинного зала перед самым большим очагом стоял принц Дьютифул. Рядом с ним я увидел Чейда и обладателей Уита, сопровождавших принца, а чуть дальше в три ряда выстроилась его стража. Представители клана нарвала расступились, чтобы дать нам пройти и занять свои места. Уэб и Свифт встали рядом с менестрелем Коклом и Сивилом. Я пристроился к передней шеренге стражников.
Эллиана так и не появилась. С противоположной стороны очага, напротив принца, стояли хозяева дома. Большинство опять составляли женщины. Среди островитян был лишь один взрослый мужчина — Пиоттр. Я насчитал трех стариков, четырех мальчиков — ровесников нарчески и еще шесть или семь ребятишек, цепляющихся за материнские юбки. Неужели война красных кораблей произвела такое опустошение в клане нарвала?
Присутствовали здесь и воины калана кабана, но они стояли плотной группой чуть в стороне — скорее наблюдатели, чем участники предстоящей церемонии. Остальные, судя по украшениям и татуировкам, представляли клан нарвала. Редкими исключениями являлись мужчины, стоявшие рядом с женщинами, вероятно, это были их мужья или сожители. Я заметил среди них Медведей, Выдр и даже одного Орла.
Все женщины без исключения были одеты в свои лучшие наряды. Их украшали самоцветы, золото и серебро, изящные безделушки из ракушек и перьев. Многие тщательно уложили волосы, чтобы казаться выше ростом. Если в Баккипе женщины придерживались определенного стиля в одежде, то здесь наблюдалось широкое разнообразие. Неизменной частью нарядов оставались лишь цвета и эмблема клана нарвала.
Те, что образовали первый круг, решил я, это дальние родственники нарчески, а группа у очага — ее семья. Мужчин там почти не было. Все женщины клана нарвала были напряжены. Я почти ощущал тревогу, наполнявшую зал. Интересно, кто из них мать нарчески и кого мы ждем?
Наступила полная тишина. Затем четверо мужчин клана нарвала спустились по лестнице с маленькой морщинистой женщиной на руках. Она сидела в кресле, сделанном из ивовых прутьев и застеленном мягкой медвежьей шкурой. Ее редкие седые волосы были собраны в пучок на макушке. Глаза показались мне очень черными и блестящими. Она была одета в красное платье, расшитое маленькими костяными пуговицами с резным изображением нарвала. Мужчины поставили ее кресло на массивный стол, где она и осталась сидеть, оглядывая всех собравшихся в ее доме. С едва слышным вздохом старая женщина расправила плечи и облизнула розовым языком поблекшие губы. На высохших ногах подрагивали меховые тапочки.
— Хорошо! Я вижу, все собрались! — заявила она. Она произнесла эти слова на языке Внешних островов — слишком громко, как все тугие на ухо старики. И мне показалось, что она не испытывает той тревогой, которая переполняла женщин ее клана.
Великая Мать клана наклонилась вперед, и ее шишковатые пальцы вцепились в изогнутые подлокотники кресла.
— Что ж, пусть он выйдет вперед. Тот, кто ищет расположения нашей Эллианы, нарчески клана нарвала. Где тот дерзкий воин, что ищет материнского дозволения возлечь с нашей дочерью?
Я не сомневался, что Дьютифул ожидал услышать совсем другие слова. Он отчаянно покраснел и выступил вперед. Затем принц поклонился старухе, как принято у воинов, и на чистом языке Внешних островов ответил:
— Я стою перед матерями клана нарвала и прошу разрешения объединить свой род с вашим.
Некоторое время она смотрела на него, а потом перевела хмурый взгляд на одного из молодых людей, который нес ее кресло.
— Что делает здесь раб из Шести Герцогств? Его привезли нам в подарок? И поэтому он пытается так ужасно говорить на нашем языке? Отрежьте ему язык, если он сделает это еще раз!
Наступила тишина, которую нарушил дикий хохот в задней части зала. Впрочем, смех тут же стих. Однако Дьютифул сумел сохранить хладнокровие, и ему хватило ума не вступать в объяснения с распалившийся Матерью клана. Женщина из окружения нарчески подошла к Матери, привстала на цыпочки и начала что-то шептать ей на ухо. Старуха раздраженно отмахнулась от нее.
— Прекрати свое шипение и плевки, Алмата! Забыла, что ли, — я ничего не слышу, когда ты так лепечешь! Где Пиоттр? — Она посмотрела по сторонам, словно искала потерянный башмак, увидела Пиоттра и нахмурилась. — Да вот же он! Ты ведь знаешь, что лучше всего я слышу, когда говорит он. Что он там делает? Иди сюда, наглый мошенник, и объясни, что все это значит!
Было бы забавно наблюдать, как старуха командует суровым воином, если бы не тревога на его лице. Он подошел к Матери, быстро опустился на одно колено и встал. Она подняла похожую на высохший корень руку и положила ему на плечо.
— Что все это значит? — нетерпеливо повторила она.
— Эртр, — спокойно сказал он. Вероятно, его низкий голос лучше доходил до старых ушей, чем пронзительный шепот женщины. — Речь идет об Эртр. Помнишь?