Судьба по-русски

Спектакль вялый, совершенно лишенный эмоциональной пружины. Актеры двигались по сцене, как сонные: словно делали великое одолжение зрителю. Мне все время хотелось им помочь, подтолкнуть — ну нельзя же так играть! Прошу прощения за сравнение, но это было все равно что смотреть футбольный матч, где игроки еле ходят за мячом, не бегают, а едва передвигают ноги…

Если бы я не увидел ничего другого из спектаклей МХАТа, то театральная культура столицы после тех «Мещан» произвела бы на меня удручающее впечатление. Правда, я еще ругал себя мысленно: «Дурак я! Провинциал дремучий! Ничего не смыслю в тонкостях столичного искусства!..» Как хорошо, что потом мне посчастливилось увидеть «Три сестры», «Дядю Ваню»…

Не знаю, почему тот увиденный мною первым спектакль в МХАТе был таким: то ли режиссура была неудачная, то ли потому, что Горького вообще непросто ставить? Хотя у Товстоногова те же «Мещане» стали событием: ничего равного я больше не видел и даже рядом поставить с тем спектаклем не могу никакой другой. Вот это был Театр! С большой буквы! С какой силищей проживали на сцене Евгений Лебедев, Николай Трофимов, Кирилл Лавров, Людмила Макарова, Владимир Рецептор!.. Второй, третий, четвертый планы спектакля были так проработаны, так наполнены страстями!!! Вот это театр, как я его понимаю! Но это было много позже…

А тогда на мхатовском спектакле «Мещане» я сидел и думал: «Какая все же гибельная для искусства штука — правденка, а не правда. Беда, когда актеры ловко имитируют органичность, этакую легкость общения на сцене»… Украинцы про такое говорят: «Так тонко, так тонко, що аж ничого не видно». От себя хотелось добавить: нет, видно — видна скука… В таком случае уж лучше мое «пере», чем чье-то «недо»…

Вот с такими первыми впечатлениями от московской театральной жизни я и появился в кабинете директора Малого театра. Старинная мебель, люстра, канделябры, дорогой ковер… В этом интерьере — двое: хозяин, Михаил Иванович Царев, и главный режиссер Малого Константин Александрович Зубов.

Они предложили мне сесть. Признаюсь, поначалу я замешкался: куда сесть? Кругом кресла и стулья, как в музеях, где пишут «Руками не трогать». Все же решился — сел…

Константин Александрович:

— Говорят, вы уже побывали в Камергерском?..

— Нет, в Художественном, — ответил я и заметил на холеном розоватом лице Зубова усмешечку. Я же не знал тогда, что переулочек, где находится МХАТ, до революции назывался Камергерским.

— Что смотрели? — спросил Царев, серьезно вглядываясь в меня.

— «Мещан».

— Алла Константиновна пообещала роль? — В реплике Зубова я опять ощутил подковырочку.

— Ничего она не обещала. Но роль Нила — моя роль! — ответил я, не скрывая того, что понимаю иронический настрой беседы.

Царев, спасибо ему, перевел разговор на сугубо деловую основу.

— Решение руководства Комитета вам известно. Вы согласны на дебют?

Я молчал — не очень понимал, как это должно быть…

Не представлял еще, каков будет спектакль, как я буду чувствовать себя в нем, как буду выглядеть… Да и Малого театра я пока не знал. Вспомнил разговор в Комитете у Беспалова: «Вот дадим вам дебют, посмотрим, будет ли для вас репертуар, будет ли что играть вам, увидим, что от вас ждать, — тогда и решим…»

— Это риск! — прервал мои мысли Зубов. Спокойно так предупредил.

Мне даже послышалась в его интонации осторожненькая угроза. Что-то дерзкое уже созревало во мне, но я сдержался и сказал:

— Риска я не боюсь! — Хотя, если признаться, трусил жутко: на кой черт мне позор, если провалюсь. — Но когда, в какой роли? Вы гарантируете мне занятость? Просто числиться артистом прославленного театра, конечно, высокая честь, но… Лучше играть в Новосибирске, чем сидеть без дела в Москве… Да кроме того, у меня семья там… — Я стеснялся сказать, что меня волнует и то, смогу ли я устроить свою семью в Москве. Со мной на эту тему пока еще никто не заводил разговора…

Оба руководителя Малого театра дружно тенористо рассмеялись. Зубов вытер платком уголки глаз и проговорил:

— Будем считать, что характер вы показали… Остается немногое — талант…

Царев добавил:

— Евгений Семенович! Прежде всего вам надо посмотреть парочку наших спектаклей. Потом встретимся и оговорим подробно наши и ваши действия. — Он встал, протянул мне руку, и я почувствовал пожатие дружеское.

И Константин Александрович, пожав некрепко мою ладонь, чуть склонил голову и произнес:

— Мое почтение.

Свою Лидочку я нашел в скверике Большого театра. Ждала меня, милая, нервничала… И, конечно, вряд ли тогда ей, еще студентке Новосибирского музыкального училища, двух его факультетов — вокального и дирижерско-хорового, могло прийти в голову, что судьба выведет ее на сцену прославленного оперного театра — петь в его хоре в течение двадцати пяти лет…

— Посиди, помолчи, — сказала Лида и защебетала что-то про своих любимых певиц — Нежданову, Барсову, Шумскую…

Я слушал ее плохо — все думал: «Почему Зубов был так ироничен? Да, видно, что это театральный барин, явно циник. Конечно, я выглядел вовсе не столь импозантно — ведь худющий, длинный. Жердь, да и только…»