Судьба по-русски

Одним словом, кругом хорош мой герой. Да и мне казалось, что Леонид Ильич в тот военный период своей деятельности вряд ли предполагал видеть себя на столь высоких государственных и партийных постах. А значит, был проще.

Но так было тогда, в прежние годы. А теперь, когда ему выпала честь на весь мир заявить о «развитом социализме», когда в его повадке появились значимость, монументальность и даже самолюбование, это никак не могло служить материалом для меня, актера, изображающего Брежнева – сравнительно молодого человека.

Из всех доступных сведений о моем герое, подумал я, возьму то, что есть в сценарии, в эпизоде «Совещание политработников перед наступлением».

«…Генерал вынул из бокового кармана лист бумаги. Можно было подумать, что он будет “толкать” речь. А он прочел неотправленное письмо убитого старшины, где тот просил жену воспитать сыновей, если с ним что-нибудь случится, патриотами своей Родины.

Брежнев, проглатывая комок в горле, сказал после чтения:

– Завтра будет тяжелый бой!.. Все, товарищи, совещание окончено».

Не знаю, кому как, а мне кажется, в этой сцене мой персонаж был прекрасен. Человечен!..

Как я и предвидел, после выхода фильма «Солдаты свободы» на меня исподволь (а после смерти Брежнева – уже откровенно) было вылито столько грязи, что я дал себе слово: чтобы я еще когда-нибудь соприкоснулся с ролью вождя – да никогда в жизни!..

Но она, жизнь, тем и интересна, что ее нельзя распланировать на годы вперед. И вот через 15 лет после сыгранной мною роли молодого Брежнева мне предложили снова сыграть его – уже старика, больного, но пока еще всесильного, гневного…

Прочитал я сценарий под названием «Клан» и понял – это же потрясающий современный документальный детектив! История была о том, как первый секретарь Сочинского горкома партии погряз в коррупции: тогда в Советском Союзе расследовалось громкое «рыбное» дело о чудовищных злоупотреблениях в Министерстве рыбного хозяйства и других, связанных с этим делом ведомствах. В той истории были замешаны очень высокие партийные деятели, покрывавшие, конечно, небескорыстно, неблаговидные поступки своих подчиненных. Дело было настолько вопиющим, что его нельзя было скрыть, и оно дошло до Брежнева. Вот его-то роль мне и предстояло теперь сыграть.

В фильме у меня была сцена, на мой взгляд, потрясающая по драматизму, когда уже дряхлеющий, плохо говорящий и с трудом двигающийся Брежнев отчитывает заместителя генерального прокурора СССР. Я теперь был свободен в выборе красок для воплощения образа своего героя – надо мной не довлели ни высокие чиновники из Госкино, ни указания ЦК: в стране была перестройка. Единственно, чего я боялся, – не переиграть бы: чтобы не было чрезмерности в изображении Брежнева, чтобы мне не впасть в гиперболу, в то, чем сейчас так безвкусно занимаются с эстрады бесчисленные пародисты. И я решил сыграть генерального секретаря таким, каким его привыкли видеть миллионы людей на экранах телевизоров в выпусках новостей, то есть таким, каким он был в жизни…

Если меня спросят, буду ли я еще его играть, отвечу: «Буду! Но при условии, что литература будет глубокой, серьезной и объемной. Плоских людей не бывает!»

И последнее.

В октябре 1991 года в Саратове состоялся 15-й Всесоюзный фестиваль телевизионных фильмов, и меня попросили поприветствовать его участников. А утром в «Саратовских вестях» я прочел: «Об ответственности кинематографистов говорил актер Евгений Матвеев, любимый народом, несмотря на несомненное сходство с недавним вождем».

Вот так – хоть стой, хоть падай…

Контрасты

5 ноября 1982 года. Вашингтон. Советское посольство устроило традиционный прием в честь праздника Октябрьской революции. Три зала распахнули двери для высоких гостей, для дипломатов из всех стран, аккредитованных в США. В толчее ловко двигались официанты, разнося на подносах фужеры с винами и наполненные водкой рюмки… Я заметил, что леди и джентльмены предпочитали прочим напиткам именно нашу «Столичную»…

В залах стоял торжественный гул. Позолота на стенах и потолках тускло поблескивала сквозь сизый табачный дым. Слышались обрывки фраз на английском, французском, немецком, арабском, японском и прочих языках… И все улыбки, улыбки… Больше и чаще улыбались дамы. Мне показалось, что они не слишком внимательно слушают своих кавалеров, а больше стреляют глазами по сторонам, очевидно прикидывая преимущества своего туалета в сравнении с туалетами других женщин.

Ко мне и М. В. Александрову (заместителю председателя Госкино СССР) подошел мужчина с красным в крапинку галстуком бабочкой и, чокнув своей рюмкой по нашим, сказал:

– Обратили внимание, коллеги, что и сам сюда не явился, и команду не пустил?..

– Дела… Государственные дела… – дежурно ответил Александров незнакомому нам «коллеге».

– Да, конечно, конечно, – рассеянно ответил «коллега» и ретировался.

– Кто это? – спросил я у Михаила Владимировича.

– Бог его знает. Ему было интересно посмотреть на выражение наших лиц при сообщении о том, что президент Рейган пренебрег приемом.