Судьба по-русски

Жизнь в Риге сразу втянула в вихрь торжеств – творческие встречи, концерты, дискуссии, приемы, экскурсии, банкеты, аплодисменты, цветы… «Холодные прибалты» дарили нам столько искреннего, неподдельного тепла – живи, радуйся, наслаждайся! Ан нет! На душе кошки скребут.

Первой неладное во мне заметила Вия Артмане. Она так старалась, чтобы гостям было в Риге хорошо. А тут Матвеев ходит пасмурный… Может, недоволен чем-то?..

– Евгений, ты какой-то не такой… Что с тобой? – спросила Вия серьезно, пристально вглядываясь в меня. – Тебя так хорошо принимают!..

Мне не хотелось, чтобы она думала, будто я недоволен хозяевами, не мог я оставлять ее в таком беспокойстве, потому выложил все напрямик:

– У меня беда. Светка поступает в театральное…

Вия взорвалась хохотом. На нас сразу обратили внимание – дело происходило в загородном ресторане на правительственном приеме.

– Ну ты и дурной!.. – Она все еще захлебывалась смехом. – Не волнуйся. Поступит твоя дочь. Она хорошая девочка!.. – Своим милым голосом с мягким акцентом Вия пыталась успокоить меня. А я про себя думал: «Хорошая девочка – это еще не профессия»…

Поздно вечером, после банкета, собрались в гостиничном номере мужички – как водится, «добавить» и порассуждать о том, как проходит декада культуры.

Петр Глебов, знаменитый Гришка Мелехов, под гитару заливался «канареечкой-пташечкой». Виктор Петрович Астафьев, к тому времени уже полюбившийся мне за повести «Стародуб», «Звездопад», «Кража», был на редкость словоохотлив: без писательского апломба, эдак по-крестьянски рассказывал разные были. Как жалею теперь, что ничего не записал тогда из его мудростей…

Глебов вдруг оборвал песню.

– Слушай, – обратился он ко мне. – Сегодня Вия Артмане мне сказала, что ты трепыхаешься из-за поступления дочки в Щукинское. Хочешь, сейчас узнаем, какая там обстановочка?

– Как?

Глебов стал листать свой блокнот.

– Я позвоню Циле Мансуровой, и ты лично пообщаешься с ней…

– Стоп, Петя! Двух «казаков» на одного профессора многовато. Давай так: ты звонишь и спрашиваешь: «Так, мол, и так – дочь Матвеева поступает к тебе на курс, как она?» И передаешь трубку мне. Понял? Я хочу услышать то, что она скажет тебе, а не мне…

– Заметано, – сказал Петр Петрович и подмигнул Астафьеву, мол, видал, каким манером Матвеев в разведку рванул…

Соединился с Москвой, спросил Мансурову, задал ей мои вопросы, потом передал трубку мне.

Слышу знакомый хрипловатый голос Цецилии Львовны:

– Понимаешь, Петя, девочка видная… Ну, как тебе сказать… С хорошим вкусом… Думаю, на третий тур можно допустить… Но зачем ей это надо? А отец что, очень хочет, чтобы она стала артисткой?..

Все! Я передал трубку Глебову. Он еще о чем-то поговорил с Мансуровой…

Такой же трюк проделали мы с помощью Ирины Скобцевой: она связалась с Борисом Евгеньевичем Захавой – ректором училища (они тогда вместе снимались в «Войне и мире»). Результат тот же…

Осталось убедить дочь не делать следующего шага! Конечно, были слезы… Но лучше поплакать раз, чем потом всю жизнь…

Итак, дочь Светлана – филолог, сын Андрей – технарь… Хватит в семье и одного чокнутого…

А записал я этот рассказик в надежде, что, может, его прочтут те, кто спит и видит себя на обложках журналов, в шуме рукоплесканий и утопающими в цветах…

«Новый русский»

Так уж сложилось в нашей семье: если дед уединится в комнате ли, в беседке ли на даче, значит, «Чапай думает» – входить, подходить никто не смей.

Бывало, маленькие внуки Алеша и Женя, злясь на предка, один – молотком, другой – еще каким-нибудь не менее увесистым предметом били по дверным стеклам – требовали внимания деда к себе. Цветные витражи – в мелкие осколки… а внуки грозили…

Алеша: Вот уйду, и ты никогда меня не увидишь!..

Женя: Когда вырасту, в жизни в школу не пойду. Будешь знать!..

Внучка Надя стекол не била: она настойчиво позвякивала дверной ручкой.

– Кто?

– Это я, дедуль.

– Я работаю!

– Я тоже хочу работать…

Ну что тут поделаешь? Во-первых, женщина, во-вторых, человек ведь не поиграть просится, а работать. Разрешаю.

– Дай мне бумагу и… этот… хланастел…

– Фломастер?

– Хла-на-стел!.. – Надя произносит слово по слогам, обиженно и с укором. Делает несколько закорючек на листе и демонстративно покидает кабинет.

– Это что? – спрашиваю ее вдогонку.

– Тебе письмо.

Я читаю вслух и стараюсь тоже по слогам: «Дедушка, я тебя люблю»…

– Нет! – дрожат ее губки. – Там написано, что я с тобой не дружу!..

Так было когда-то, давно. Теперь, думаю, внуки даже радуются, что дед изолируется от них – меньше ворчит…

Однажды в дачной беседке «ваял» я режиссерский сценарий. В голове, конечно, круговерть от всевозможных мыслей: мало хлопот чисто творческих, так надо еще изловчиться и втиснуть задуманное в копеечную смету. Надо во что бы то ни стало достойно пронести этот финансовый хомут через весь фильм, и так, чтобы не было при этом художественных потерь… Вот таким образом, с терзаниями, входил я в рынок…