Судьба писателя Л Добычина

Он с пафосом произносит общие слова о возросших требованиях читателя, о новых человеческих типах, о реализме, о кабинетной жизни многих писателей. Ну, а Добычин - "пока еще в литературной работе не обнаружил таланта. <...> Книга его - схема, даже еще более: конспект воспоминаний. <...> Вы читаете и сквозь утомление отмечаете пунктир предметов: ни одного живого лица, ни одного вырастающего характера, включая сюда и самого героя, гимназиста, упрощенного почти до кретинизма. <...> Что же это такое? Чистейший формализм? Так и припечатали на книжке "Город Эн": "формализм", "снять". Нет, это не совсем все-таки формализм".

И такое же, как у Федина, противоречие самому себе. И тоже, полагаю, совершенно сознательное. "В книжке, несмотря на все ее качества, звенит пронзительная нота тоски. По книге веет пылью постылой, преступно-равнодушной мещанской жизни. Автор хотел сказать: "Вы, цветущие девушки, прыгающие с синего неба на зеленые луга аэродрома от избытка сил и радости, оглянитесь на пройденный путь революции! Оглянитесь и еще раз крепче оцените то, что дает вам сегодняшний день. Не привыкайте к тому, что создано вашими руками, это великое счастье!..""

Толстой, таким образом, начисто отверг все сказанное до него! Услышь эти слова Добычин, может быть, и остановился бы он на краю пропасти, приободрился бы. Но он их уже не слышал.

И еще. Толстой говорит далее о писателях, которые называли Добычина "советским Прустом, а так как это имя не слишком современно, его также называли Бальзаком, Франсом, Джойсом. Мало того, ему говорили, что его книги создадут эпоху, что он опрокинет с дюжину литературных столпов.

И он верил, и старался писать, как Пруст, Франс и т. д.

И вот, когда роковой палец критика указал на него: "Формалист!" <...> товарищи-писатели, те, что толкали его на путь (слово отсутствует в стенограмме.- Вл. Б.), все до одного отступились без звука протеста. Товарищи его предали. Вот почему Добычин произнес рыдающим голосом несколько невнятных слов и пошел, шатаясь, из зала. Сама земля перестала быть опорой под ногами..."

Толстой, конечно, не прав. Никто не учил Добычина писать так или иначе, друзья от него не отреклись. В дневниковых записях М. Л. Слонимского читаем: "А. Н. Толстой в своей речи 1937 года (правильно 1936-го.- Вл. Б.) ударил (уже после самоубийства Добычина) по тем, кто хвалил Добычина (и по нему, конечно, тоже),- главным образом по Федину, но без фамилий. Федин подскочил ко мне:

- Я задохнулся. Выступай ты. Назови меня. <...>

Толстой не назвал ни одной фамилии, но достаточно прозрачно обозначил, Федина в особенности.

Ко мне подскочил Коля Чуковский, еще и другие, все просили назвать их как "виновников", чтобы не оставаться в кустах...

Напряжение у меня было страшное. <...> Я раскрыл толстовские анонимы, первым я, конечно, назвал себя. А после моего выступления меня нашел Гор:

- Почему вы меня не назвали? - спросил он обиженно.- Ведь я тоже хвалил и люблю Добычина!"

Как видим, в этой истории у Толстого были свои тактические, что ли, задачи. Что же касается Добычина, то все-таки Толстой не добавил ни одного серьезного (то есть политического) обвинения, а наоборот, как сказано, скорее снял их.

Что же все-таки за писатель был Добычин? О чем, о ком писал, что хотел сказать своими крохотными рассказами (их всего около 25) и одной частью романа (а пять авторских листов "Города Эн" - это и есть лишь начало его большого произведения)?

Добычин писал очень тщательно, медленно, обдумывая каждое слово - это надо понимать буквально. Роман, говорит он в одном из писем, уже начал, уже написано 700 слов. Он посылает рассказ Слонимскому для опубликования, а потом вслед за ним письмо: "Многоуважаемый Михаил Леонидович. Я должен был послать Вам Савкину двенадцатого числа, а послал одиннадцатого - и уже наказан: оказалось, что в первой главе перепутал. Там есть про Гоголя ("Чуден Днепр"), дальше написано "Когда стемнело, Савкина", а нужно не "когда стемнело", а "Появилась маленькая белая звезда. Савкина" и т. д.".

Три месяца спустя: "Многоуважаемый Михаил Леонидович. Если не поздно, то вот исправления к Козе (Вы когда-то не отказали сделать в Савкиной исправления о звезде):

1. Вместо "перед запертой калиткой стоял Петька" - "у запертой калитки дожидался Петька".

2. Вместо "Водили к козлику? - спросила Дудкина" - "Водили к козлику? интересовалась Дудкина".

3. В конце, где вожатый выпроваживает козла, вместо "Ихний? - спросила Зайцева" - "Ихний? - уставилась Зайцева" 1*,

______________

* 1 В печатном варианте - "просияла".

Как сказано, Добычин отличался независимостью суждений. Он и писал по-своему. Проза его так сжата, мельчайшие детали так связаны между собой, так важны для понимания общего замысла, что Добычина почти невозможно пересказывать, хочется выписывать все подряд.

Рассказ "Встречи с Лиз" (1924) если не программный, то, во всяком случае, один из известных, давший название первой книге.

" - Не слышно, скоро переменится режим? - томно спросила Золотухина, протягивая руку.