— С притертыми, — насторожившись, ответил Шаповалов.
— Такие у них кубики стеклянные на пробках, чтобы удобно открывать… ну, за которые берут рукой?..
— Кубики! — воскликнул Шаповалов. — Совершенно точно, кубики!
Чуть порозовев, она сказала неуверенным голосом: не знает, это — то, что ищут, или не то… Но когда она поступила в лабораторию работать, в большом шкафу на нижней полке стояло много банок с такими пробками. Говорили, будто в них вещества совсем ненужные. Слипшиеся порошки. И вот, если понадобится банка, лаборанты оттуда выбирают, какая по размеру подходящая, высыпают порошок из нее в мусор, вымывают как следует, и пожалуйста — пустая, чистая и с притертой пробкой! Теперь их мало там. Штук пять-шесть с порошками-то осталось: плохие, пробок не открыть. В горячую воду клали, и ничуть не помогло. Так крепко приросли, молотком не отобьешь! Наверно, очень старые…
— Где они? Где, где оставшиеся?..
— Да я же говорю: в большом шкафу на нижней полке.
— Сейчас?!
— Ну да, все время. И сейчас!
Шаповалов кинулся к телефону, вызвал «дом приезжих», профессора Зберовского. Сказал, что ему удалось напасть на след кое-каких веществ из лаборатории Лисицына и что он просит Григория Ивановича тотчас зайти на спасательную станцию.
Все, кто до этого участвовал в разговоре, теперь молча переглядывались. У одних — улыбка, у других — серьезные лица. Каждый прислушивался к беседе Шаповалова с профессором. Чувствовалось, все довольны неожиданным поворотом дела.
А Шаповалов, повесив телефонную трубку, попросил парторга и лаборантку Олю пойти с ним вместе к начальнику спасательной станции. Тот, очевидно, знает цель приезда Зберовского. Надо, чтобы он срочно велел принести уцелевшие банки хотя бы к себе в кабинет.
Кабинет оказался закрытым. Кто-то крикнул, что начальник сию секунду вернется. Они остановились в парадном вестибюле — в комнате с колоннами, где Шаповалов был впервые; сейчас он обвел взглядом вестибюль.
Вдруг увидел мраморную доску у стены.
Золотыми буквами по мрамору написано, что в 1914 году команда этой станции погибла, героически оказывая помощь пострадавшим на руднике «Святой Андрей».
Сам того не замечая, Шаповалов сделал несколько шагов к доске. Прищурился, внезапно ощутив, как у него бьется сердце.
Торжественно и строго — по алфавиту — шел список погибших на «Святом Андрее» членов команды.
В середине списка значилось:
«Галущенко…
Кержаков…
Поярков Владимир Михайлович, штейгер».
4
Как было условлено, следующим утром Зберовский привез уцелевшие банки в лабораторию Шаповалова. Банок сохранилось только пять. Григорий Иванович с волнением разглядывал их. Он решил теперь же, до отъезда из Донбасса, разобраться, какие в банках вещества. Чтобы проделать эти исследования и анализы, лаборатория угольного треста ему казалась достаточно пригодным местом. Он заметил там хорошие приборы. Понравился ему и Шаповалов, кстати охотно согласившийся помогать при опытах, — молодой, но, видимо, грамотный химик и вообще человек, вызывающий к себе симпатию.
— С чего же начнем? — спросил Зберовский.
— Да пробки открыть бы — на первый случай…
Шаповалов вышел, принес из соседней комнаты чистый халат.
— Не хотите? — предложил он Григорию Ивановичу.
Зберовский снял пиджак, надел халат, привычными движениями завязал тесемки на рукавах.
Так началась их работа.
Обернув стекло толстым слоем листовой резины, они зажимали каждую банку в слесарные тиски; пробки — одна за другой — наконец их усилиям поддались.
Сперва почти не разговаривали. Действовали оба тихо и сосредоточенно. Но сразу между ними установилось молчаливое взаимопонимание, и была слаженность во всем, что они порознь делали. Мысли их, вероятно, шли общим ходом.
Зберовский произнес вполголоса:
— Бюксы…
А они у Шаповалова уже готовы; он тотчас подает профессору сияющие чистотой стаканчики.
— Шпатель, — едва успел сказать Зберовский.
У Шаповалова же в руке, откуда ни возьмись, три шпателя (такие плоские ложечки) на выбор: металлический, фарфоровый и роговой.
Не задавая никаких вопросов, он подошел к аналитическим весам и принялся взвешивать пустые перенумерованные тигли. Григорий Иванович оглянулся, увидел его за весами.
— А, — проговорил он, — я как раз подумал, навески делать надо.
И о результатах работы, когда они стали намечаться, Шаповалов и Зберовский сообщали друг другу коротко, на понятном им обоим, профессиональном языке:
— Смотрите, осадок!
— С сернистым аммонием?
— С сернистым, да…
— Вот оно что!
Через несколько часов выяснилось: в четырех банках были простые реактивы, из таких, что могут встретиться в любой химической лаборатории. Реактивы эти никому ни в каком отношении не интересны. По названиям их не только невозможно определить, в чем состоял секрет Лисицына, нельзя даже построить хоть какую-нибудь шаткую догадку.
Все внимание теперь сосредоточилось на пятой банке. Тут было органическое вещество, по всем признакам, весьма сложного состава.
А не одно ли это из таинственных веществ, главных в работе Лисицына?