Судьба открытия

Лисицына втолкнули в лабораторию.

Здесь суетились люди в жандармских мундирах. Они раскрывали ящики, с шумом выбрасывали на пол связки резиновых трубок, перекладывали картонные коробки, переставляли с места на место банки. Сложный дефлегматор из стекла, такого тонкого, как папиросная бумага, хрустнул в чьих-то неосторожных руках. Из разбитой бюретки прямо на паркет капал раствор гипосульфита.

Забившись в самый дальний угол, где вытяжной шкаф, Лисицын следил — зрачки растерянно прыгали, — как жандармы зачем-то откатывают от стены баллон с углекислотой.

Вдруг, думал он, это только снится, вдруг это не на самом деле, вдруг он читает книгу о чьем-нибудь чужом несчастье…

Распахнулась дверь — в лабораторию вошел офицер, громко сказал:

— Здесь взгляните, господа понятые. Там пачку прокламаций нашли под кроватью, тут — сомнения внушающая аптека.

За офицером появился Бердников. Он посмотрел — увидел своего квартиранта, надменно выпятил нижнюю челюсть и не поздоровался.

Потом в двери мелькнул клетчатый костюм — клеточка черная с белым. Показались глаза и усики Микульского.

Лисицын хотел крикнуть, выгнать вон своего врага, но почувствовал, что задыхается, кричать не может. Схватившись за грудь, прислонился к стенке вытяжного шкафа.

Офицер подошел к нему неторопливыми шагами. Без шинели уже, без фуражки. По-прежнему в очках.

— Придется вам, милостивый государь, — сказал он, — с нами итти. В халате на улице неудобно. Переодеться надо, если желаете.

«Морда!» — думал Лисицын и ёжился, глядя в усатое, с сизым носом, лоснящееся лицо.

— Приготовиться надо, — строго повторил офицер. — Понятно?

Разве это могло сразу уложиться в сознании? Однако сердце Лисицына словно дрогнуло, упало.

— К… к чему, — заикаясь, спросил он, — п…приготовиться?

— Э! — Седые усы зашевелились. — Прикидывается, как сказать это… простачком.

— В…вы, что ли… да я арестован… что ли?

— Гляди, — сказал тогда офицер рябому вахмистру, стоявшему рядом, — ишь, испугался… А на меня с револьвером… — он затряс пальцем перед Лисицыным, с угрозой повысил голос, — небось, не пугался! Возмутительные прокламации против государя императора под кроватью держать тоже не пугался! Распространяешь? Или сам печатаешь?

Лисицын смотрел — спина в голубом офицерском мундире точно плыла по комнате, удаляясь от него.

«Какие прокламации? Вздор! Откуда? Сами подсунули! Что-то забыл самое главное, — думал он. — Мир рассыпается вдребезги… Самое нужное… самое большое… Господи, что же я забыл?»

И вспомнил. Хрипло закричал:

— А лаборатория? Как же, на кого она останется?

Офицер повернулся:

— Это вы не беспокойтесь. Без вас распорядимся тут… без вас, как это называется.

Время, казалось Лисицыну, или совсем остановилось, или, наоборот, мчалось с бешеной скоростью.

Он услышал — офицер говорит:

— Вам, господа понятые… э-э… понадобится здесь поприсутствовать сегодня. Наши эксперты будут работать. Арсенал-то… ишь, какой подозрительный! Да-а…

«Хищники, — пронеслось в голове у Лисицына, — наложат лапу на самого тебя… на твои рецепты…»

Его губы беззвучно шевельнулись:

— Хищники!

— Сказано вам, — подтолкнул его вахмистр, — переодеться надо. Ну!

Нетвердо ступая, Лисицын сделал шаг, два шага, три шага.

Перед ним на тумбе, в светлой лакированной подставке, был длинный ряд запечатанных сургучом пробирок — образцы веществ, вся история его опытов. Прищурившись, он потрогал эту подставку и резким, неожиданным толчком сбросил ее на пол, принялся давить ногами.

Вахмистр ударил его, оттолкнул к стене, к мраморному щиту с выключателями.

Офицер взвизгнул:

— Прочь! Не прикасаться! Что он уничтожил, что там?

И офицер и вахмистр нагнулись, разглядывали изуродованные обломки.

— Как? — сказал Лисицын. — Это я, что ли… я не могу прикасаться?

Микульский в другом конце комнаты злорадно улыбнулся и явственно, казалось, подмигнул.

Зрачки Лисицына стали широкими, неподвижными. Его рука поднялась, ощупала мрамор, нашла выключатель. На большом лабораторном столе вспыхнули ярчайшие лампы, окруженные конусами плавно закрутившихся абажуров. Изумрудными лучами засверкали прозрачные фильтры — один, другой, третий — быстро, по очереди.

Все, кто был в лаборатории, сразу сморщившись, смотрели на небывалую игру света.

Когда офицер перевел взгляд на Лисицына, тот был уже страшен. В его глазах отразился зеленый блеск, рот был открыт, рыжая борода топорщилась; над его головой в вытянутых вверх руках вздрагивала ведерная бутыль с какой-то жидкостью.

— Держи его! — закричал офицер и сам прыгнул в сторону Лисицына.

Бутыль описала в воздухе дугу, с грохотом ударилась о приборы посреди стола. Взметнулось облако голубого пламени, пахнуло нестерпимым жаром.

На людях горели волосы, одежда. Нечем стало дышать. Кто-то вытащил Лисицына из комнаты. Потоки пылающей жидкости растекались по всей квартире. Бердников громко стонал и ругался.

Спустя несколько минут обожженные, в прогоревших и разорванных мундирах жандармы, тесным кольцом обступив арестованного, шли по улице. Позади, сопровождаемый только одним вахмистром, ковылял Егор Егорыч.