Судьба открытия

— Если позволите, поеду. — Он развел руками: — Что с вами делать-то прикажете? Чудеса! — И повернулся к Шаповалову. Вспомнил, что на руднике нет прибора для проверки прочности проволок стальных канатов. «Вот хорошо бы найти, не надо будет посылать проволоку на испытание!» — Скажите, — спросил, — металлические приборы там очень заржавели? Нет ли там таких, с винтами? Вот этаких? — Он пальцем нарисовал в воздухе непонятный зигзаг.

Спустя несколько минут они уже ехали по поселку. Сидели на телеге с каждой стороны по-двое: их трое и кучер — четвертый. Лошадь бежала рысью, колеса дробно постукивали по мостовой.

Дорогой Петька увидел: в доме, принадлежавшем прежде Сычугову, теперь кооперативный магазин. Над входом в прежнюю сычуговскую лавку, на вывеске, по-украински написано: «Крамниця». Заметно, что дом внутри перестроен: где у лавочника раньше была столовая, спальня, комната тещи, теперь — Петька затянул в окна — тянутся длинные, заваленные товарами прилавки.

«А было ли это? — подумал он о прежних временах. И поежился: — Еще как! — В памяти ожила сычуговская тёща, подзатыльники, полученные от Пал Палыча, кулак самого Сычугова. Затем пришло в голову: — А патроны унесли все-таки. Обезвредили немного казака».

Полуденный жар схлынул: солнце начало клониться к западу. Поселок остался сзади, телега мягко катилась по траве; сзади остался и холм, на гребне которого обелиск с пятиконечной звездой, и другой такой же обелиск, в низине — тут хоронили Карачаевца и Гайфутдинова, а Глебов произнес памятную Шаповалову речь.

Сейчас Петька правил сам. Взял из рук кучера вожжи. Слева был размытый дождями извилистый овраг. Недолго ехали по краю его, потом свернули в сторону. Тут, наконец, оказалась куча свежераскопанной земли; в кучу — так Петька бросил уходя — была воткнута лопата.

Когда приехавшие подошли к краю ямы, под ногами захрустели осколки стекла. Федор Митрофанович остановился, разглядывая разложенную на траве посуду.

Клочьями лежали истлевшие мешки, и не только хрупкие колбы, но даже прочные фарфоровые тигли, грубые склянки с двумя горлышками, толстостенные мензурки — все превратилось в смесь ни к чему не годных обломков.

— Ну-у, — протянул он разочарованно, — куда это?

— Здесь посмотрите, — сказал Шаповалов и спрыгнул в яму. Там — он разгреб глину рукой — высовывались крышки ящиков.

Кучер принес с телеги вторую лопату. Спустя десять минут первый ящик был поднят из земли. Косых в костюме, уже похожем на одежду землекопа, поддел лопатой крышку — гнилое дерево с треском сломалось. Все четверо увидели: ящик наполнен большими и малыми банками. В банках — белые, желтые, зеленые, кое-где слипшиеся в сплошную массу порошки. Бумажные наклейки, что были когда-то на банках, висели лохмотьями, — ни слова на них нельзя прочесть. Упаковочная бумага и стружки в ящике, когда притрагивались к ним, рассыпались в труху.

— Пошли доставать те, — сказал инженер, снова повернувшись к яме. Полез в нее. Следом за ним — Васька Танцюра.

Один за другим из земли достали еще три ящика. Эти были поменьше первого. В них — их раскрывали также лопатой — оказались странной формы толстые куски стекла. Стекло хорошее — по-видимому оптическое. Тут оказались прозрачные плиты с волнистой поверхностью, изогнутые, как стенки цилиндра, шаровые сегменты, шлифованные по краям стеклянные кольца.

Куча глины, выброшенной из ямы, продолжала расти. Работали по-двое, сменяя друг друга, вытирая пот со лба грязными ладонями. Копали и вглубь и вширь. Кроме камней, в земле уже ничего не было.

Через час кучер проговорил:

— Однако, всё.

Ящики погрузили на телегу. От телеги, от лошади, от людей по степи протянулись по-вечернему длинные тени.

— Времени-то с вами сколько потерял! — сказал Федор Митрофанович и надел пенсне. Пружинка тотчас соскользнула с переносицы. Он достал носовой платок, старательно вытер лицо, заодно с ним руки, опять надел пенсне — на этот раз оно не упало; затем вынул из кармана записную книжку с тоненьким карандашом. — Перебирайте осколки, — сказал, — я буду записывать. Быстрее, пожалуйста. Что целое — кладите отдельно.

— Что вы хотите, Федя? — спросил Танцюра не поняв,

— Как — что? — Федор Митрофанович ткнул пальцем в сторону вещей, бывших когда-то в мешках. Теперь они лежали в траве грудами поблескивающего на солнце хлама. — Не везти же эту рухлядь? Мы список, понимаете, примерный составим по виду осколков: какая посуда была да приборы. А целое, понятно, с собой возьмем. Давайте только побыстрее!

Перекладывая разбитое стекло, Шаповалов заметил и обломки аппаратов Киппа и раздавленные стеклянные кружочки, те самые блюдечки, три из которых он спрятал в карман пятнадцать лет назад.

— Как их назвать? — спросил он у инженера.

— Часовые стекла, — ответил тот, записывая в книжку.

Это к часам имеет отношение?

— Никакого. Просто посуда такой формы.