Судьба офицера. Трилогия

И каждый из них ругал себя и корил другого, но не находил успокоения и ждал снова такой минуты, когда случайно столкнутся. Людмила, более отчаявшаяся, сама искала уединения с Андреем, да и он не избегал этих встреч, но до объяснения не доходило: главным препятствием было и его увечье, и то прошлое, что висело на совести вечным грузом, - долг перед Женей. Он понимал, что прошло почти тридцать лет и та первая горячечная фронтовая любовь остыла и отдалилась в такое далекое прошлое, из которого возврат невозможен, но и ничего не мог поделать с собой. Ждал, пока любовь к Люде заслонит и развеет и тот сорок второй год, а вернее, лишь несколько осенних дней в октябре, когда война свела его и Соколову и тут же разбросала в разные стороны, и все, что мешает им сблизиться. Он понимал, что сейчас ему нужна хорошая встряска, резкая перемена в жизни, один решительный шаг, чтобы все стало по-иному, чтобы на все на свете - на свою жизнь, на судьбу - взглянуть по-новому, сказать самому себе правду. Все равно когда-нибудь нужно будет произвести ревизию и переоценку.

В одну из таких минут хотел было воспользоваться приглашением Мирославы и вместе с Виктором поехать в горы на несколько дней, отрешиться от всего, что здесь окружает его, и там, в горах, в одиночестве, спокойно обдумать все. Но поездка все не удавалась: то Виктор ходил в военкомат на занятия, то Мирослава уезжала куда-нибудь. Но однажды он решительно собрался в лес на прогулку. Люда спросила:

- У меня отгул. Возьмешь с собой?

- Если тебе доставит удовольствие плестись рядом со мной…

- Андрей! - с обидой в голосе воскликнула Люда. - Ты что городишь? Неужели ничего не понимаешь? Или ты теперь позволяешь себе криводушие? Обидеть меня хочешь? Так трудно стало с тобой…

- Вот видишь! А ведь мы заговорили только о прогулке… Не обижайся, Люда. Я сам не знаю, что говорю! Конечно, пойдем!

И они ушли к Днестру, они бродили долго лесом и радовались теплу и зелени, радовались чистым голубым небесам, словно видели это диво впервые в жизни, восторгались белыми, стерильными облаками. Даже скромные лесные цветы им казались яркими, сказочными. Андрей обронил фразу:

- Странно! Как будто я никогда не бывал в лесу! Меня все здесь поражает!

Люда насобирала небольшой букетик и присела на травянистой, освещенной солнцем лужайке:

- Ты, наверное, здорово устал? Это самый большой твой поход.

- Да.

- Садись, отдохнем.

Андрей опустился на траву рядом с Людой. Было очень тихо - ни птиц, ни листвы не слышно. Кажется, попали в такую глухомань, где вообще не существует звуков. И все же почему-то было торжественно: Андрей невольно прислушивался к себе, потому что с ним творилось что-то совсем необычное. Сердце билось празднично, мышцы напрягались в сладкой истоме. Люда сидела побледневшая и покусывала губы. Она глубоко дышала, и тонкие ноздри вздрагивали при вздохе. Ее глаза скользили по всему и, кажется, ничего не замечали. Он никогда не видел таких глаз у нее! Да и вся она показалась совсем иной, не похожей на ту повседневную Люду, женщину, которая восхищала его и которую он втайне любил, и какой привык видеть в палатах, в процедурной или в домашней обстановке. «Она тоже изменилась за эти дни», - думал он, искоса поглядывая на Люду. Ему подумалось на миг, что они убежали от того мира, в котором до сих пор жили, убежали далеко и насовсем, и теперь начнется что-то новое и непознанное.

- Тебе не кажется, что мы далеко зашли? - вдруг спросил он.

- Да? - удивилась она, явно не понимая вопроса да, наверное, и еле улавливая смысл его слов. - Зато здесь такие необыкновенные цветы!

- А ты знаешь, что это за цветы?

Люда не ответила, она легла на траву спиной и, приложив цветы к губам, закрыла глаза.

- Не знаю. Они ласковые и нежные. Люди никогда не бывают такими нежными.

- Барвин-зелье… Здесь его называют барвинок, барвинок свадебный. На свадьбы из них вяжут гирлянды… А знаешь, что в народе связывают с этим цветком? Верность. Горячую любовь. Существует даже поверье: если хочешь пробудить у кого-то любовь к себе, нужно дать ему съесть этот цвет и зеленые листочки барвинка-крещатого. Конечно, и самому съесть.

Он говорил тихо, полушепотом и в то же время слышал ее дыхание, запах ее тела, ее волос, чувствовал, как эта лежащая на солнечной траве женщина покоряет его волю, тянет к себе, и он не мог сопротивляться ее зову. Вот она торопливо схватила губами зеленые листочки и начала жевать - быстро, нервно. Вдруг полураскрытыми губами произнесла:

- Ешь и ты, Андрюша, бери…

Но вот она перестала жевать зелень, на миг лицо, кажется, окаменело. Он никак не мог понять этой перемены и, чтобы как-то развеять ее, стал восторгаться красотами природы:

- Почему в природе все и всегда прекрасно и празднично? И даже наша маленькая лужайка мне видится сказочной, где происходят невиданные чудеса. И ты здесь, словно лесная фея…

- Лесные феи бывают блондинками, - проговорила она.

- Это блондинки - феи вообще, а ты - фея для меня.