Судьба на плечах

Сколько их здесь – тысячи? Десятки тысяч? В одной последней битве сколько погибло…

Прикрыл золотой крышкой дымку с обрезками жизней смертных – бесконечность замерших сердец слабо застучала под ладонью. Не открывая рта, кликнул Гелло и колесницу, квадрига черным вихрем прилетела раньше, Гелло объявился позже и почему-то в компании Оркуса.

Бог лживых клятв извивался могильным червем, клялся, что услышал призыв Владыки: не надо ли Владыке чего? А он уж все что угодно…

– Это, – указал пальцем на сосуд, – дар великих Мойр вашему царю. Прикажи доставить во дворец. С ликованием и почтением.

Почтения – хоть отбавляй: божок уже еле дышит, вон, фиолетовым стал, в тон одеждам.

– Поставите возле трона. Я буду позже. Исполняйте.

Оркус рванул исполнять все-таки быстрее, полный желания урвать царских милостей. Гелло летел следом, клацая зубами.

Я проводил их взглядом, шагая на колесницу.

Поставят. С ликованием и почтением. Все равно к дарам Мойр по доброй воле никто не притронется.

У Белой Скалы, на пригорке, откуда берет исток Лета, кипела стройка. Таскались, высекая искры ступнями из каменных плит, полуголые великаны. Какой-то титан из младших, поливая едким потом каменные глыбы, громоздил одна на другую: крякал, приседал – и бух! еще нутряной стон – грох! На западной окраине стройки щелкал бичом кто-то крылатый, наверное, одна из Эриний. В воздух летела каменная крошка, путались под ногами вертлявые даймоны и стонущие тени, кто-то заливисто орал: «Да не в Лету же мусор скидывать! И кто вас, приапоруких, учил…»

В центре строительного урагана, хромая, метался Гефест и хрипло орал на всех, кто попадался ему под руку. Неизменная доброта всегда покидала олимпийского строителя на время работы. Когда на Олимпе строились дворцы – даже Арес не гнушался послушать обороты, слетающие с уст мирного Хромца. Чтобы блеснуть потом перед воинами.

– Мрамор, мрамор привезли! – взвыло что-то стигийское со стороны болот. Рой даймонов рванул встречать мрамор.

Владыку заметили двое-трое теней, которые тут же сделали вид, что безумно заняты каждый своим делом.

Эвклей отыскался в компании Гипноса у самой Белой Скалы, в некотором отдалении от шума стройки. Беспамятная Лета, тихо напевая под нос, сидела тут же, на берегу собственной реки. И заворачивала сыр в лепешки.

– … медленно идет, – бурчал Эвклей, враскоряку сидящий на песчаном берегу. – Этих все больше, а когда достроим – непонятно. Сколько у нас сроку-то?

– Ну, мне-то откуда знать. Геката и Харон – единственные, кто помнят, как было в прошлый раз – молчат, а Чернокрыл только хмыкает, когда я прошу его пореже работать мечом. Вроде бы, дары еще не доставили, а пока не спохватились Пряхи – время есть…

– Ой, – сказала увидевшая меня Лета. Лепешка из ее рук сыро шлепнулась в водную бездонь.

– Лепешка будет беспамятной, – уныло заметил Гипнос. – А мы с тобой, Эвклей, Владыку прозевали.

– Кабы Владыку, – невнятно донеслось из-за жирного куска, – не прозевали бы…

«Трезубец Посейдонов вам в зад и семь раз повернуть!! – гулко загремел голос Хромца под сводами. – Сказал же – тут перегородку ставим!»

Я отодвинул Гипноса и опустился на белый песок – сыпучий, мягкий, прохладный, на таком ничего не может расти, хотя вот кипарисы почему-то не умирают…

– Пряхи спохватились. Сосуд со жребиями мне доставили только что.

Гипнос поморщился и зашипел. Эвклей продолжил угрюмо глодать то, что глодал до этого. Лета тихонько напевала что-то без слов, тонкие пальцы порхали над корзинкой с едой, по временам замирали: а что было нужно?

– Рассказывайте.

Белокрылый тут же застучал пестиком в ступке, силясь напустить на себя безмятежность.

– А? А что говорить-то? Вот раз Мойры тебе послали жребии, значит, они признали, что у нас теперь есть царь. То есть, есть Закон и должна быть Гармония. Потому что, понимаешь, пока нет правителя – все как-то на хаосе держится, да никто и не жалуется. А правитель – это всегда закон.

«Правитель – всегда закон, невидимка. Любой Владыка должен выполнять свои обязанности. Заботиться о подданных. Решать споры между ними. Судить…Так уж получилось, что твои подданные – во многом тени».

– Чего ждут от меня Пряхи? – оборвал я. – Чего ждете вы? Чего ждут эти?

«Эти» толпились и переминались с ноги на ногу на другой стороне Леты. Тянули руки, стонали, но не решались коснуться вод. Воины, женщины, дети, кентавры, какие-то нимфы…

– Справедливости, – подал голос белокрылый. – Определения загробной участи.

Иными словами, они ждут, что я стану судить.

– Тени волнуются, – прозвенела Лета. – На полях тысячи. Праведников, грешников и обычных. Так больше не может быть. Это породит беспорядок. Что я хотела сказать?

Эвклей тяжко засопел, покосился на богиню – уймись, женщина! Лепешки к тому же не готовы еще.