Судьба. На острие меча

— Кажется, раньше я не замечал за вами такой строгости к моим визитам в славную живодёрню… Может быть все дело лишь в этой прелестной пташке, залетевшей в ваши раскрытые ворота?

— Вон!

— Может стоит шепнуть об этом Его величеству?

— Тогда уже шепни заодно, как ты бежал с поля боя, — сказал генерал сквозь зубы.

— Хорошо, — нехотя проговорил толстяк, — но если с ней случится что-либо непредвиденное, вы оба дорого заплатите.

— Я сказал: вон, — Мейхель ткнул саблей в сторону черного провала. Вексель зашипел словно рассерженная змея и, гордо вскинув голову, удалился. Раздался скрип закрываемой двери, и я услышала громкий окрик генерала. — Кат, опустите девушку.

— Слушаюсь, — без особого энтузиазма отозвался палач и с ленцой принялся крутить рукоятку опускающего дыбу механизма. Я медленно стала опускаться вниз.

Мейхель вновь усадил меня на стул. Как и в прошлый раз пришёл Тёрм. Генерал отослал палача, и оставил нас одних.

Термарель долго умолял меня и просил сознаться. Уговаривал вновь и вновь. Сначала ради матери, потом ради будущих детей. Просил добром, но мы это уже проходили. Знала я такую игру "Плохой и хороший". Он повторялся, упрашивая. Но я только крепче сжимала зубы, потом не выдержала:

— К чему мольбы?

Камерлинец сник.

— Сегодня был последний допрос. Завтра король настойчиво потребовал перейти к пыткам, — внутри похолодело. — Но я убедил Его величество, что они бесполезны, ты не сознаешься. — он внимательно посмотрел на меня. — Я попросил смерть.

Нет!!! Крепись. Крепись, дурочка. Он не услышит от тебя мольбы. Но… нет… неужели…

— Авель, и все же ты будешь молчать? — его голос дрожал.

Я кивнула. Раздались шаги — он уже уходил. Подойдя к двери на мгновение остановился.

— Спасибо, — в моих словах не было фальши, и совсем тихо добавила — за смерть, — но он уже этого не слышал.

Меня оттащили в камеру и на это раз по пути не били. Почему не знаю… Впрочем, в камеру швырнули с прежним энтузиазмом, совершенно не заботясь о сохранности моих костей и рёбер…

Всю ночь я не спала, вспоминая, что было со мной за это время. Допросы. Побои. Ничего хорошего.

По моим прикидкам уже давно наступило утро. Хотелось пить, но вода закончилась ещё вечером. Горло пересохло. Вода… Когда же ее принесут?

Послышались шаги. Не такие, как всегда.

Терм присел на корточки рядом с «клеткой». Подал котелок с водой и внимательно посмотрел на меня, не отводя глаз все то время, пока я пила.

Красавица! Синяки и кровоподтеки по моим ощущениям занимали большую часть лица.

— Зачем пришел? — грубо спросила я, когда вода закончилась.

Камерлинец замялся.

— Я хочу снова попросить тебя…

— О чем? — я сделала вид, что это разговор двух тупых подружек.

— Сознайся, — Терм посмотрел мне в глаза. Сейчас он был таким же как тогда на полянке.

— Ты же знаешь, что я ничего не скажу. Даже, если бы мои слова ничего не значили.

Полковник вздохнул и бросил взгляд на стену:

— Зря ты решила не сознаваться. Может случиться так, что у тебя не останется никого.

— Как у тебя?

У Терма потемнели глаза:

— Как у меня.

И тут до меня до шло. Мама!

— Что они хотят сделать с мамой? — я схватила его за грудки и стала трясти до крови разбивая о решётку свои обнажённые руки.

— Не знаю, мне только передали отрывки слов королевского советника.

— Что он сказал, скажи, что он сказал?

— …"Её мать слишком опасна, чтобы продолжать жить"…

— Сволочи, — я обессилено выпустила его из своих рук, — сволочи! Какие же вы все сволочи!.. — стукнула кулаком, и, зарыдав, опустилась на пол. Каменные плиты показались мне невероятно горячими…

Когда я очнулась, Тёрма рядом уже не было.

Должно быть уже наступил полдень, когда появился как всегда улыбчивый кат со своим помощником.

— Выходи, — в руках они держали обрывок верёвки, — руки за спину.

Смысла сопротивляться не было. Я подставила окровавленные запястья. Тонкие петли больно врезались в израненную кожу. Мы двинулись по хорошо известному мне пути…

— Тебе повезло, смерть будет быстрой, — палач усмехнулся, — король отказался лицезреть твою казнь. Так что тебе не придётся ждать Его величество.

Я молчала.

— И тебе не интересно, что с тобой станет? — удивленно спросил он, вставляя ключ в дверь пыточной.

— Нет. — как можно твёрже отрезала я, — моя душа чиста и после смерти я смогу возвратиться в другое тело, а ты навеки будешь погребён во тьме.

Он снова усмехнулся.

— Зато я умру в теплой постели, а ты будешь пылать ясным факелом.

— Меня сожгут?

— Тебе стало интересно?

— Нет.

— Но я всё равно расскажу, — "Заткнись", — мысленно взмолилась я, но говорить вслух не стала. Скажи я это и его повествование станет многократно длиннее и красочнее. Сжав зубы, я предпочла смолчать. — У меня предписание облить тебя маслом и поджечь.

— Не волнуйся, копоти не будет, — подхватил эстафету весёлости его помощник, — у нас хорошая вытяжка.

— Вы хотите меня сжечь прямо здесь? — как мне всё это надоело, скорей бы уж… Хотя что-то в глубине души не давало мне окончательно смириться с собственной гибелью.